– Треш, их же морская звезда переваривала! – кривился поначалу Хонер.

Однако, провожая глазами куски, присоединился к обеду и быстро умял половину тубуса; пришлось просить ещё. Кисловатую воду из нимба-аквариума пили по очереди через трубочку.

– Мой комп выдаёт шестнадцать часов декомпрессии, – сообщил Хонер.

– Мой – так же, – откликнулась Рина.

– Мы вообще провисим столько в стрёмном кальмаре?

– У него нулевая плавучесть, может останавливаться в толще воды на любое время. А есть его никто не ест: мясо пропитано хлоридом аммония, пахнет неприятно.

Хонер принялся доказывать: «Он сам нас съест, либо задохнёмся». Рина отбивалась.

Фьюта окружили ученики, заполнили чуть не половину площади. Пятеро малышей расселись на его руке, как на качелях. Трое взрослых, став мрачно-серыми, недвижно стояли рядом – парень и две девушки. Пол октопусов можно было различить так же, как у осьминога Дофлейна: самцы поджимали третье справа щупальце, а самки держали его свободно.

Самая крупная попросила:

– Учитель, не покидайте нас! У поверхности жуткие аллосы – вдруг вы не вернётесь?

Фьют потрепал её по голове, отчего ученица прикрыла глаза, пошла персиковыми завитками. Сказал ободряюще:

– Вернусь, Лиаса. Всё это пастушьи сказки, не существует никаких аллосов. И уналашей, и прочих придумок. Верить можно лишь тому, что научно доказано, помнишь?

– Да, учитель.

– А если не вернусь – поддерживайте младших, наставляйте, покажите секреты мастерства.

Сзади троицы неловко переминался молодой октопус, вытянутый и щуплый. Рина подумала, что померещилось, и снова пересчитала его конечности: девять! Левая передняя рука разделялась на пару более тонких, в два ряда присосок и в один.

Паренёк последним из взрослых подошёл к Фьюту прощаться, склонился ниже остальных. Защёлкал быстро, пламенно:

– Учитель! Позвольте мне повести кальмара вместо вас. Моя жизнь ничтожна, вы же…

– Нет. – Фьют принялся бегать своими кончиками щупалец по его, соприкасаясь с учеником присосками. – Сиэртон, ты очень ценен, мой мальчик, и твой талант ещё вырастет. А для путешествия к поверхности слишком неопытен: я сам не знаю, с чем придётся столкнуться.

Когда медузу поместили внутрь кальмара и тот взлетел над городом, Рина спросила:

– Отчего у одного парня было девять рук?

Фьют вёл свой живой корабль, поглаживая его внутренности, понукая шлепками. Октопус глядел поверх треугольных плавников: изнутри стенки были полностью прозрачны, как шпионское зеркало. Кальмар плыл хвостом вперёд, помогая себе щупальцами, собирал их и с силой отталкивался. Когда надо было уйти от столкновения с планариями, включал форсаж – выбрасывал мощную струю через воронку. Медузу при этом приходилось придерживать, чтобы не снесло потоком назад, к выходу.

– Сиэртон? – не оборачиваясь, щёлкнул Фьют. – Он вылупился с уродством. Такие, у которых рука надвое разделена, появляются редко, и никто не хочет брать над ними опеку: считается, что подобный малёк принесёт несчастья и даже смерть учителю. Обычно выродки быстро погибают, ведь им не показывают, где еда, как уберечься от зубов рыб.

Барракуда проходил сквозь широкую пещеру. Впереди взметнулась муть, встали наплывы гигантского сталагмита. Фьют хлопнул по левой стенке, и кальмар повернул влево.

– Моим первым ученикам, потомкам Тианы и Роента, был год, когда в кладке, которую поручили Льюиту, обнаружился выродок. Я решил, что малыш ни в чём не виноват. Знаете, не пожалел ни разу: Сиэртон очень старательный, способный. Это он придумал, как быстро пополнять вам кислород. – Октопус указал на пузырчатые подушечки под полосатым куполом. – Им и света не надо, питаются от медузы и выбрасывают пузырьки.