– Ну и где же наша мамочка? – Он рассмеялся и двинулся к комнате.

Этого я допустить никак не мог, но так растерялся, что не нашел ничего умнее, как грубо схватить его за плечо.

– Ты чего? – возмутился Станислав, с подозрением посмотрел на меня, оттолкнул и вошел в комнату.

Я за ним не последовал, остался в коридоре. Мне захотелось уйти, скрыться в своей квартире, запереться на все замки, включить музыку и забыть о том, что произошло, представить, будто никакой соседки и не было и ребенок не доводил меня своим плачем – да, кстати, где он все-таки? – вернуться к своей картине и не помнить, не помнить… Желание было настолько острым, что я пошел к двери, подчиняясь только ему, как гипнотизеру, не слушая доводов рассудка, и, наверное, ушел бы, если бы не Станислав. Я о нем уже начал забывать, вытеснил из своего сознания: лишний, ни для чего мне не нужный, просто некий незнакомец с букетом низкорослых цветов. Но он существовать не перестал, вдруг оказался рядом со мной, в коридоре, зачем-то зашарил рукой по стене. Свет резанул по глазам – вот зачем он шарил: искал выключатель.

– Это ты ее убил? – спросил равнодушно. – А что ты сделал с ребенком?

– С ребенком?

– Да. Где ребенок?

– Не знаю.

Я повернулся к нему, он странно, растерянно-зловеще улыбался. Мне не понравилась его улыбка. И не понравилось что-то еще в его лице. Мы смотрели друг на друга в упор и проникались обоюдной враждой и каким-то нездоровым, извращенным любопытством: он всматривался в лицо убийцы, я узнавал в его лице то, другое, очень похожее лицо – мертвое лицо. И ждал, что вот сейчас раздастся звонок – пожалует новый гость, – я уже догадался, кем он окажется – одним из тех… оставшихся троих. И очень надеялся, что ошибся, больше никто не придет. Но звонок прозвучал, ужасно громко и резко – мне показалось, гораздо громче, чем когда звонил Станислав. Он вздрогнул, схватил меня за руку, взгляд его совершенно изменился – теперь это был растерянный, испуганный человек, и смотрел он на меня словно ища поддержки. Ну да, все правильно. Станислав обвинил меня в убийстве, но я-то не признался, не подтвердил его обвинения, значит, теперь могу в свою очередь обвинить его перед тем, кто пришел. Теперь мы на равных, мы стали сообщниками.

– Не будем открывать, – испуганно прошептал он и посмотрел с откровенной мольбой.

– Бесполезно. Он все равно войдет. Или она.

– Она? – Он дернулся. – Кто она?

– Пожилая или молодая. Осталось две женщины.

Станислав, кажется, не понял, но не стал переспрашивать – он отчаянно боялся.

В дверь постучали, дверь заходила ходуном – и медленно поползла на нас.

– Я же говорил – бесполезно. Так всегда: сначала звонят, а не откроют – начинают стучать.

Да, это была женщина. Пожилая. Та самая. Я ее еще плохо рассмотрел, но все равно понял, что надеяться не на что – это она. Пожилая и полная. В руке у нее был букет ромашек. Она вошла робко и снова постучала, хотя уже была в квартире и увидела нас.

– Здравствуйте. – Женщина застенчиво улыбнулась. – Я – Нина Витальевна Шмелева.

Мы ей ничего не ответили, женщина окончательно смутилась.

– А… где Инга?

– Там! – брякнул Станислав и указал на дверь комнаты. – Только она плохо себя чувствует, – нашелся он все-таки. – День рождения, кажется, отменяется.

– Отменяется? – расстроилась женщина. – Но я могу взглянуть на малыша?

Станислав посмотрел на меня, я пожал плечами.

– Боюсь, что это невозможно.

– Почему? – Казалось, что женщина вот-вот заплачет. – Мне бы все-таки хотелось поговорить с хозяйкой. Инга обещала… – жалобно пробормотала она, и вдруг настроение у нее резко изменилось, она враждебно посмотрела на нас, как на препятствие своей неведомой удаче, и, решительно нас оттолкнув, прошла в комнату. Мы ничего не успели предпринять, потому что все произошло неожиданно. – Нет, пусть она мне сама скажет. Или откажет, если на то пошло, – проговорила она уже в комнате – вероятно, для Инги, – на секунду замолчала и разразилась жутким криком.