Всю ночь дождь барабанил по крыше, выстукивая убаюкивающую мелодию, а редкие вспышки молний, сопровождающиеся почти бесшумным рычанием грома, озаряли комнату. На стены ложились тени ветвей, дрожащие и прыгающие под напором ветра.

В детстве Бернард ненавидел грозу. Каждый раз он вздрагивал от вспышек молний и, выглядывая из-под одеяла, посматривал на стены, боясь распознать в очертаниях теней силуэт монстра или тянущиеся к нему страшные, корявые руки.

Сейчас было иначе. Иллюзорные монстры больше не пугали, но необъяснимая тревога не отступала, и Бернард желал только уснуть поскорее, чтобы развеять ее власть над собой. Однако ни монотонное пение дождя, ни свежий воздух, поступавший в комнату через приоткрытое окно, не помогли ему погрузиться в глубокий сон. Пришлось довольствоваться обрывочным. Неугасающее чувство тревоги наутро вылилось в головную боль – не самое хорошее начало дня.

Бернард даже не пытался вспомнить, что ему снилось. Сновидения представляли собой мешанину из событий прошедшего дня, приправленную вязким соусом тягостной психоделики. Если бы имелась возможность отключить функцию снов как таковых, Бернард ей бы воспользовался. Погода успокоилась, и с улицы доносились только заливистые трели птиц. Спокойное утро, но неспокойно внутри.

Позавтракав и выпив чашку травяного чая от головной боли, Бернард подкрался к двери в комнату отца. Тот еще не показывался, обычно вставал чуть позже и уезжал на почту сортировать письма с посылками. От этой утренней тишины Бернарду каждый раз становилось не по себе, словно он оказывался в заброшенном, давно покинутом людьми месте. Он постоял несколько секунд у двери, прислушиваясь, но услышал только шум собственного дыхания и стук сердца.

– Пап, у тебя там все в порядке? – спросил он громко и постучал. Всякий раз, когда он так делал, внутренности сводило от страха. Вдруг на его вопрос отец не ответит? Рано или поздно это должно было произойти, но лучше поздно…

Когда за дверью послышался шорох и спустя пару секунд отец заговорил, Бернард выдохнул с облегчением.

– Да, все в порядке, – голос Грегора звучал бодро, однако отец никогда по утрам не открывал двери, да и в целом не выходил из комнаты, если рядом находился Бернард.

– Ладно, тогда я поехал в студию.

– Хорошо.

Выждав несколько секунд, настороженно улавливая звуки из-за двери, Бернард развернулся и пошел по коридору. Старый и местами полинявший ковер приглушал шаги. Тишина ложилась на плечи тяжким грузом и выталкивала на улицу, где ветер шелестел листвой. Небо нависало удушающим куполом, во влажном воздухе пахло землей, напоминая о ночном дожде.

Бросив рюкзак с прикрепленным к нему ловцом снов из своей комнаты на пассажирское сиденье, Бернард вскинул один из фотоаппаратов, навел объектив на дом и нажал на кнопку, проделав свой ежедневный ритуал. Словно сохранил все до настоящего момента, не имея ни малейшего представления, что может произойти в будущем.

Вчера, когда он колесил по окрестностям, ему удалось найти то самое место с отцовской фотографии. Кирпичная пристройка оказалась разрушена, сам дом покосился и выглядел заброшенным: древесина почернела от времени, окна частично выбиты, частично заколочены, крыльцо провалилось и поросло травой, вместо раритетной машины валялось лишь ржавое и погнутое велосипедное колесо. Фотографию отца он все же повторил (осталось ее только проявить), и разница между двумя снимками красноречиво говорила о том, что все, так или иначе, приходит в упадок. Наверное, когда-нибудь та же участь постигнет и их дом. Если бы Бернард не был занят тем, что, разворачиваясь, смотрел в боковые зеркала, он бы заметил, как в окне на кухне колыхнулась занавеска.