Если бы можно было заглянуть в окно второго этажа, то мы бы увидели немощную, изнеможенную женщину с потухшим взглядом. Она лежала на кровати и, прикрыв глаза, вспоминала свою жизнь. Страшно болела спина, хотелось перевернуться хотя бы набок, но сил на такое, казалось бы, простое движение не было. Твердым камнем давило под лопатку собравшееся складкой мягкое одеяло, но и этот комок невозможно было расправить, приходилось лежать и всеми силами стараться не замечать эту боль и дискомфорт. Ей очень хотелось разгадать, что же в жизни она сделала не так, а физические страдания отвлекали от глубоких мыслей и воспоминаний.

Лариса никогда не была божьим одуванчиком. Причем ни в детстве, ни в среднем, ни в зрелом возрасте.

В раннем детстве она открыто тянулась к маме, ей не хватало ласки и доброго слова. Но мать имела свои взгляды на воспитание и считала, что главное – одета, обута, накормлена, в чистой одежде и прибранной комнате.

Комната, к слову, была одна. В ней умещались всем семейством – отец, мать и дочь.

Лара быстро поняла, что, если тебе не достается то, чего остро не хватает, надо сделать вид, будто оно тебе и не требуется. Стать более жесткой, колючей, стараться изо всех сил и преуспевать в жизни, чтобы не просить, а снисходительно принимать похвалу, лесть и внимание.

Ей это ловко удавалось. Она много читала, всегда готовила домашние задания и снисходительно могла позволить списать у себя двоечнику, который будет достаточно красочно говорить ей комплименты. Она имела свое профессиональное мнение на любой вопрос, даже если по этому вопросу прочла не более одной книги, при этом уже считала себя экспертом.

Лежа все в той же кровати, поддалась настойчивому желанию сомкнуть тяжелые веки и забылась сном. Почему-то снилось, как она с мужем и сыном переехала в Прибалтику. Как отвела трехлетнего сына в детский сад, а в конце дня, проведенного среди детей, говорящих на другом языке, он вдруг выдал «уз радзешанос» светловолосой воспитательнице перед уходом домой. Какая она была гордая! Умного сына воспитала, весь в мать.

Потом пришла картинка, как снова напился муж и крушит посуду на кухонном столе. А что? Так у всех, зато она за границу приехала. Это же благодаря его работе. Но ненависть к этому краснолицему человеку даже сквозь сон закипела в ней. Ненависть и больше никаких чувств.

Свадьба. Он – завидный жених, она – в белом платье, родня, гости. И она хвалится нарядом, блюдами на столе – всем на зависть. И гордится тем, что Володька достался ей, а не кучерявой дурочке, которая за ним бегала. Уж кто, как не Лариса, сумеет распорядиться Володиными мозгами. И распорядилась, что теперь живет лучше других. Рассчитала все точно, как и куда он дальше двигаться будет.

А вот этот кусочек памяти вдруг всплыл, как осколок стекла в осенней луже, заглянула внутрь. Там четырехлетний сын плачет надрывно: «Мама, мама, мне больно». Упал, растянулся на асфальте, голые ножки в коротких шортиках, кожаные сандалики, зацепился подошвой о какую-то неровность дороги. Всем телом проехался по прибитой дождем пыли, подбородок ободрал. Так бежал к маме, радовался встрече, мечтал увидеть весь день, он обнять ее хотел.

Тут же слышит свой металлический голос: «Витя, встань! Ты весь грязный будешь. И не реви! Хватит, пожалуйста. Не перестанешь – я одна домой уйду».

С этими словами она очнулась в настоящем времени, все та же кровать, булыжник из скомканного одеяла и очень хочется пить. Хоть бы кто зашел, подвинул кружку с трубочкой к ней ближе. Ведь всего в каких-то двадцати сантиметрах от нее на тумбочке стоит.