– Так ведь в прессе постоянно сообщают – перекрыт денежный канал в таком-то банке. Где-то там, на юге, силовики уничтожили бандформирование. Сколько предотвратили терактов. Всё время об этом пишут.

– Да – вот, видишь! Теракты сплошные по всему миру. Настоящая война. Мировая. Третья мировая, первая террористическая, но тоже – мировая.

– Партизан победить очень трудно. Можно считать, что их и вовсе не победить. Я – знаю. А войну-то на Кавказе, смотри – никак не закончат! То тут, то там вспыхнет. То затихает, то с новой силой. Расползлось по всему миру.

– Партизаны – вольница!

– Дураки были, молодые. Лезли под пули.

– И не страшно?

– Почему же? И сейчас другой раз озноб находит.

– Как же люто надо было ненавидеть врага?

– Тут уж серединки быть не может. Иначе не победишь. Фашисты быстро сообразили, что победить партизан невозможно. И не совались в леса без особой надобности.

– Ты Библию читал?

– И в руках не держал. Только издалека видел. Не было к этому любопытства. Мама, бабушка были набожные. Мы, дети, все были крещёные. В партии состоял. Вот оно что.

– Это я помню. Разговоры про взносы. Коммунистом был.

– Как тебе сказать? Вот я – начальник участка. Вступил в партию, так было надо. Но особо на партийность не напирал.

– Командир производства, значит?

– А знаешь… Я бы отрядом сейчас покомандовал! Партизанским. Не очень большим. Человек на двести. Террористам скрытно противостоять. Управился бы. Трудно, да, не спорю. Но вот – знаю, что смогу. Уверен!

Они замолчали.

– Партизаны как хороший снайпер: никто не знает где он прячется, но страх подсказывает, что в любой момент, любой человек может оказаться под прицелом и будет убит. Это лишает храбрости и тогда смерть – избавление от страха – подумал Зять, глядя в окно.

– Терроризм, в отличие от продуктов, не имеет срока давности, – сказал Дед. – Такая теперь жизнь.

Гулко стучала пустая, неприютная электричка, вагон качался на стрелках. Кренился состав на поворотах, спешил к вокзалу.

Сидели, каждый думал по-своему про услышанное.

Вышли на перрон, толпа схлынула. Постояли. Шли не спеша: у Деда от долгого сидения суставы слегка «приржавели», шаркал по асфальту, надо было разойтись. Зятя взял под локоть.

– О! Вот тут, с краю, раньше стоял вагон-музей командующего Прибалтийским военным округом маршала Баграмяна Ивана Христофоровича. А куда он подевался, кому мешал? Хороший музей был. Ты, Дед, не знаешь, что Баграмян выговор от Сталина получил за то, что Памятник Свободы не взорвали.

– Молодец, не побоялся! – засмеялся Дед.

Вокзал справа обогнули, вышли на привокзальную площадь. Машин мало, пассажиры уже разбрелись.

– Да, похоже, придётся нам своим ходом добираться, – загрустил Дед.

– Ничего, возьмём такси. Не Москва. Лихо скрутим! Не смотри на деньги.

– Латика три так точно. Не меньше слупят.

А тут – Дидзис, муж Хозяйки, навстречу. В свитере, куртке короткой нараспашку. Полноватый, невысокий, крепко на земле стоит, основательный. Лицо круглое, усы белые, в сметане седины, кепка слегка назад сдвинута, улыбчивый, глаза серые, цепкие.

– А я постеснялся в таком виде на перрон выйти, встретить у вагона.

Обнялись, сели и поехали на старенькой «Мазде» странной фиолетовой масти. Должно быть, выгорела от времени.

Дед повеселел.

– Может, заскочим, чекушку купим? – спросил у Дидзиса.

– Не говори глупостей! Дома всё есть! Только вас пока нет!

Город быстро проехали, свернули на грунтовку. В неглубоких, влажных колеях поелозили. Возле высоченного дуба остановились – вот он домик, справа, небольшой, красного кирпича, словно лаком покрытый, на шести сотках.