Надо либо найти машину свою – а она все еще там, у института, либо ехать домой так, на такси или метро.

Прямо передо мной резко свернуло к тротуару такси, остановилось рядом с женщиной в светлом пальто. Мне это сразу не понравилось… как что-то в душе царапнуло. Проходя мимо прислушался, услышал чисто украинское «та» вместо «да», тормознул…

– Командир, до Сокольников…

Таксист… у него прическа была странная, с боков все уже заросло – но все равно видно, что волосы там короче, чем по центру. Понятно, откуда ноги растут.

Он тоже все понял – газанул, ударил женщину дверью, я успел ее подхватить…

– Вы… с ума сошли. Вы что… делаете…

– Спасаю вас… – я поставил ее на тротуар, – не видите, к кому в машину садитесь? Он же хохол.

…

– Нашли бы вас потом в лесополосе, если бы вообще нашли.

Мне стало жаль ее. И делать все равно было нечего

– Пойдемте. Я вам нормальное такси найду. Меня, кстати, Александр зовут.

– Надя… – неуверенно сказала она.

После той ночи мы больше не увиделись… но я долго ее помнил. Все-таки есть что-то в русских женщинах такое… то, что позволяет растопить даже толстый лед, каким бывают покрыты наши души. И не их вина, что оттепель мимолетна, а вот зима – это надолго. Возможно даже, и навсегда…

Как-то раз один мент, не в жизни, а в фильме, сказал сакраментальную фразу: меня принимали в милицию полгода, а уволили за полдня. Нельзя выразить, как он был прав.

Только вот правота его ни к чему не ведет. Система живет, и мы, винтики этой системы, тоже живем. Система – жестокая, равнодушная, циничная, злая, как мачеха, но мы все равно продолжаем ей служить. Потому что большинство из нас уже не видят жизни вне стен системы. Ксива и возможность творить что хочешь от имени власти затягивают, как наркота.

Увольняли меня поспешно и суетно, по компрометирующим основаниям. Пригласили в центральный аппарат МВД на Житной. В свой кабинет меня вызвал зам – Царев. Подхалим и мразь, все, что он может, – это организовывать застолья и заносить. Объявил об изгнании из племени, попросил сдать оружие и служебное удостоверение. Ствол я сдал – у меня не один в нычках заначен, удостоверение я сдавать не стал, заявил о пропаже. С этим я окончательно покинул стены МВД и оказался на улице.

– Александр Игоревич…

Я обернулся… Барыбин. Он сидел за рулем старого «Исудзу Трупер»… это я научил: хочешь крутую машину – купи подержанную, может, даже хорошо подержанную, и сохрани чек. Меньше проблем будет.

– Подвезу?

Значит, вот кого с отдела послали. Ну… не самый худший выбор… Барыбин был неофициальным лидером в коллективе.

Машина тронулась…

– Мы тут… в бардачке, короче. Сколько смогли…

Я открыл бардачок… там лежал пакет, обмотанный скотчем. Брать, не брать…

Отрицательно покачал головой

– Тезка, передай, кому интересно, – я ни к кому претензий не имею. Сам вляпался.

– Как помогло-то? – невесело сказал Барыбин. – Вы же… лучшим были.

Я цокнул языком:

– Бывает. Ладно, не пропаду.

– Чем заниматься-то будете?

– А что – интересует? – остро глянул я.

– Да я так…

Так, блин…

– Была бы шея, знаешь. Сейчас не тридцать седьмой год, и на гражданке жить можно.

– Так…

– Кого назначили-то?

– И. о.[4] – Лимника.

Ну как же. Этот умеет гнуть шею лучше остальных. Я вот что надо – делал, сколько надо – отдавал, но никогда не пресмыкался. Никогда. А Витя Лимник не просто вылизывал начальственную задницу, а делал это старательно и с душой.

И мне не хочется представлять, что будет, если его утвердят. Нет хуже хозяина, чем бывший раб.

– Нас тут Колеров зовет, – подтвердил мои опасения Барыбин, – мы для себя решили: если Лимника утвердят, мы уходим. Пофиг…