– Согласен, – пробормотал Морено, тоже скинул лишнюю одежду, встал рядом и покосился на грудь Дороти.

Она из принципа не стала прикрываться – все равно после купания промокнет до нитки. Пусть пялится, мужлан! Можно подумать, на корабле Дороти не привыкла к заинтересованным взглядам. Хоть одну шуточку посмеет отпустить – она свернет ему шею!

Морено однако шутить не стал, скабрезничать тоже, выдохнул, моргнул медленно, отвернулся, словно стена дождя была интереснее, и продолжил:

– Я могу спрятаться на острове, но ради твоей головы, мэм, губернатор перевернет и перетрясет все трущобы и канавы. Йотингтон – не столичный Дортон и не огромный купеческий Саватт, схорониться особо негде. А сидеть в джунглях в такой компании я нахожу… вредным для репутации.

– Пирата не устраивает моя компания! Я ранена в самое сердце. – Дороти смахнула капли с лица и уточнила: – С борта или со сходен?

– С борта.

Для начала, вместо обычного для этих мест грузового кофа – толстого и неповоротливого, которыми пользовались торговцы, корабль оказался бригантиной. Хищной, быстрой и зубастой. С полным вооружением. При этом нижние орудийные люки были замаскированы, и выдали их только мокрые неровные потеки дождя на досках.

Под якобы расставленными по верхней палубе ящиками с товарами скрывались еще по три легкие пушки с каждого борта. Дороти прикинула точность расчетов здешнего квартирмейстера, ухитрившегося, не испортив баланс корабля, обвесить его дополнительным вооружением, и уважительно цокнула языком. Ей бы такого на “Свободу”!

На главных сходнях дежурил тип в длинном кожаном плаще и капюшоне: кого-то ждал. Но судя по зажженным огням на носу бригантина вот-вот была готова отчалить.

Часовой беспокойно ходил туда-сюда и вглядывался в пелену дождя. Видимо, ожидание затягивалось, и это играло на руку.

На борт вскарабкались со стороны грузовых сходен: Рауль по канату, Дороти по скользкой якорной цепи.

Неприятности начались с ходу. На верхней палубе была охрана, которую они не разглядели с пирса.

Раулю повезло больше – он тенью проскользнул между ящиками, прикрытыми брезентом, и исчез из пятна света, который давал бортовой фонарь.

Охранник вышел сразу на Дороти. Она даже не успел выдернуть из ножен кортик, только пригнулась в ожидании атаки.

Страж оказался чернокожий, громадный, но без рабского ошейника и голый по пояс. Штаны на нем были из столь дорогой ткани, что ими не побрезговал бы и гость на губернаторском балу, а толстое серебряное ожерелье на эбонитовой шее стоило как месячная выручка от торговли живым товаром.

Оба замерли на долю мгновения, прицениваясь к противнику – и оказалось, что Дороти просчиталась.

Впервые в жизни кто-то оказался почти равен ей по силе. Вернее, чернокожий добирал это опытом.

Дороти попыталась заломить охраннику руку, но тот хитрым приемом освободился из захвата, оставив на пальцах пленку масла. И в ответ ударил резко, пушечно, целя в лицо и не размениваясь на то, чтобы взять гостью живой. Дороти еле успела пригнуться, чтобы, выпрямляясь, врезать громиле в живот, а потом обхватить его поперек тела и прижать руки к торсу. Секунда-вторая, и противник снова оказался на свободе, а Дороти отлетела в сложенные ящики, с ходу проломив верхнюю крышку, и запуталась в наброшенном на них брезенте. Вот это боец! Дороти даже не успела перевести дух!

Чернокожий не пытался выяснить, что здесь делает чужак, окликнуть или позвать кого-то на помощь – снова метнулся в атаку пантерой, стоило только попытаться встать.

Они сцепились беззвучно, точно оба были немыми, покатились по палубе, но тут Дороти улыбнулась Черная Ма, которую она никогда не видела и никогда ей не молилась, – перекатываясь, ее противник встретил головой медную обшивку выступа, а Дороти постаралась, чтобы встреча была максимально плотной. И многократной.