Павел выпил со всеми, и тут вспомнили, что он тоже играет. Попросили сесть за пианино, и он попробовал импровизировать, как раньше, это у него тогда хорошо получалось. Сначала был просто музыкальный фон, но вдруг появилась шикарная мелодия, которую Павел повторял, варьировал, – всем понравилось.

Водка кончилась, а с нею кончился и запал, бодрящий дух хозяев и гостей. Продолжались разговоры, но больше по инерции, оставшиеся две рюмки перехватили две худощавые: Вика и Лара – им было веселее. Стали говорить и обсуждать способы пополнения «горючего», но ничего достойного внимания не нашли. Все почему-то оказались без денег. Обратились к Павлу Александровичу. Он пошел вместе с Виталиком в магазин.

– Ну как тебе Владик? – спросил он Павла.

– Нормальный парень, играет хорошо.

– Ты тоже хорошо играл, приходи к нам всегда, когда поиграть захочешь.

– Спасибо. Только я уж давно забросил это. Раньше не мог пройти мимо пианино, а теперь не могу за него садиться, и все.

– Почему?

– Не знаю… стыдно как-то: я ведь серьезно музыкой не занимаюсь.

– Ну и что. А душа-то требует.

– Да нет, уже не требует. Это сегодня редкое явление, что мелодия хорошая появилась… А так – все такое больше в голове звучит.

– А ты играй, записывай, к нам приходи: пианино всегда в твоем распоряжении.

– Оно очень расстроено, играть на нем невозможно. Настрой его, Виталик.

– Давно собираюсь: все руки не доходят, играть-то некому, а ты к нам редко заходишь.

Серое небо, мелкая изморось вошли в дом вместе с ними. Все сидели в комнате с картинами Виталика, как окаменелые: редкие движения, редкие фразы, одна из худощавых, кажется, заснула на плече своей подруги. Приход Павла и Виталика их тоже особенно не оживил:

– Принесли? – зевая, спросил кто-то.

– Принесли, – бодро и радостно ответил Виталик.

– Ну, тогда пойдемте пить… куда: на кухню или здесь?..

Павел стоял около прикрытой двери на кухню и видел, что там сидели Владик с Полиной, которая что-то объясняла ему довольно горячо. Владик слушал, лениво улыбаясь, а она двумя руками держала его руку и заглядывала ему в глаза. Потом придвинулась ближе, крепко обняла его, и они слились в долгом поцелуе. Павлу стало неуютно, противно и обидно за Виталика. Когда они с ним вошли на кухню и поставили на осиротевший стол бутылку водки, Полина отскочила к плите, а Владик сидел, все такой же опрятный, красивый и спокойный. Полина вроде обрадовалась, защебетала, а ее муж стал ставить на стол закуску.

А из окна тянулась и тянулась серая муть: Павел ясно видел, как она просачивается сквозь стекла, как медленно и неотвратимо заполняет все вокруг. Чуть подрагивали в сером мареве предметы: чашки, блюдца, бутылка – все становилось серым и постепенно расплывалось, теряя четкие контуры. После выпитых двух рюмок на каждого опять потянулись бесконечные разговоры о презентациях, ценах, выставках сувениров и картин. Все слова касались искусства, но не выражали его:

– Когда я получил первый гонорар за первую картину, а это было сто тысяч, мне дали милиционера, он так и довел меня до дома, – восторженно рассказывал Виталик.

– У-у-у, сто тысяч, никогда столько не получали, – застонали худощавые.

Виталик с гордостью посмотрел на окружающих.

Спросили Владика: есть ли у него подходящие спонсоры на открытие джазовой программы и сколько ему надо денег.

– Джек обещал вложить сколько надо и презентацию организовать. Он мастер на это дело, – ответил Владик.

– Да, Джек – мастер, и бабок у него всегда хватало, – добавила Полина, умильно поглядывая на Владика, как кошка на сметану.

– Ну а картина твоя вряд ли будет котироваться, – заметил Владик Виталику, – на природу сейчас спрос небольшой, сейчас больше абстракция, супер-пупер покупают.