– Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

– Сволочь ты… – сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. – Сво-лочь.

– Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.

– Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

– Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…

– Вон, – Виталик показал на Павла, – пришел… у него жена умерла.

– Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

– Ладно, – Виталик как-то быстро успокоился, – садись и выпей.

Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыб-нулась и села.

– Пей, – Виталик подвинул бокал Полине, – помяни Иру.

– Ну разве помянуть… – она выпила половину.

– До конца надо, – потребовал Виталик.

Она допила.

А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

– Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

Он помолчал.

– Хреново.

– А что?

– Да она вообще оборзела…

– Как это.

– Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

– Пьяная что ли была?

– Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

– А тебя бросила?

– Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

– Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

– Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.

– Да, понимаю.

Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.

Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразуми-тельное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

– Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? – спросила Полина.

– Да так, не очень, – ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

– Я понимаю, – сказала Полина, – но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

Виталик налил ему водки:

– Давай, пей, – водка все лечит.

– Нет, не все, – сказал Павел, – я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.