– А что б вы сдохли, дармоеды! Тихо, тихо – в лесу еще набрешетесь, если жрать охота. – Хозяин, в болотных сапогах, черной телогрейке, кепке, прикрывающей макушку лохматой, кучерявой черной головы, подошел к вольеру, оглядел собак и, обернувшись на тихо стоящую на крыльце жену, злобно спросил:

– Ты, Надя, их не кормила случайно?

– Нет, Коля, ты же предупреждал…

– А! Тебя предупреждать… Смотри, если кормила, сама за лосем бегать будешь. Ишь ты, разъелись, засиделись. Два месяца, дармоеды, в лес не ходили. Два месяца кормлю вас. Если лося сегодня не найдете, не остановите, то сами в лесу останетесь на корм волкам и воронам! Не пожалею картечи на вас…

Собаки притихли, нетерпеливо перебирая лапами и поблескивая в темноте зеленовато-желтыми блестками преданных глаз. Калитка подворья бесшумно отворилась, и во двор вошли двое мужчин. В таких же болотных сапогах и телогрейках, только с вылинявшими огромными полупустыми рюкзаками.

– Здорово, Колян. Ну что, едем? – поздоровались они с хозяином, не обращая внимания на хозяйку.

– Конечно! Едем. Я вчера вечером проехал в Бобовки, где ты, Свист, весной косулю завалил. Посмотрел – на Микитовой поляне лосиха с лосенком живет. Взять ее легко. Собак пустим от Маяка, они их быстро найдут. С лосенком она далеко не пойдет, будет кружиться вокруг поляны по кустам. А если и пойдет, то на остров через Глиницу. Ты, Свист, сразу пойдешь на этот переход, а мы с Дротом пойдем с собаками.

Свист оскалился сверкающими коронками, сплюнул под ноги:

– Понятно, Колян. Я тоже следы видел на прошлой неделе. Ездил ловушки на пчел ставить на Маяк. В километре – Думановская пасека, думаю пару роев словить. Зашел в болото – точно, лоша с лосенком тропки все исходила. Не пойдет она с поляны, точняк. Но это ты хорошо придумал насчет острова. Я стану на переходе – может, шумовой козел, а то и кабан наскочат…

Оба пришедших охотника достали из-под телогреек висевшие на шеях разложенные ружья, быстро собрали их, положили на сиденье заляпанного грязью старого газика-«козлика».

– Колян, – второй из пришедших, высокий, поджарый, со скуластым горбоносым лицом и потухшей папиросой в узких губах, подошел к хозяину и что-то шепнул ему на ухо. Заматерившись, хозяин злобно зашипел на жену:

– Чего стала? Что смотришь-сурочишь? Тебе работы нет? Уже рассвет скоро. Иди, свиньям пайку замешивай. Мне пожрать собрала? Тащи мой рюкзак, не забудь пузырь положить, стоишь, как столб! Бегом!

Хозяйка, молодая хрупкая женщина с большими грустными глазами, бросилась на веранду и вынесла такой же, как и у вошедших гостей, выцветший рюкзак, подала мужу. Тот быстро проверил содержимое: патронташ, полностью заполненный патронами, снаряженными пулями и картечью, нож, бутылка самогона, полиэтиленовые мешки, топорик, фонарик, веревка, оселок, термос, газетный сверток с салом, луком, хлебом и его любимыми сырыми куриными яйцами.

– Надя, – Николай положил рюкзак в машину, – сколько раз тебе говорил, чтобы канистру воды в машину клала! Ты вечно забываешь! Чем только у тебя голова забита?! Вечно, наверное, об одном только и думаешь! – он хлопнул дверями машины, засопев, сходил в беседку и бросил в багажник пластиковую канистру с водой, – Дрот, тащи собак!

Дрот снял со столба поводки с ошейниками, ловко нацепил ошейники на шеи рвущихся и скулящих собак, подвел их к открытому багажнику. Собаки, не раздумывая, привычно и ловко заскочили в пыльный багажник машины, уселись между беспорядочно разбросанными инструментами и снаряжением: лопатой, топором, мешками, домкратом, тросом и запасным колесом.