Два психиатра от армии США, по отдельности беседовавшие с Хёссом в Нюрнберге, чтобы составить описание его личности, пришли к тому же заключению. Во время первой встречи Г. М. Гилберта поразил «спокойный, апатичный и будничный тон»[181] Хёсса. Когда психиатр попытался вывести его из себя вопросом, как можно было убить столько людей, бывший комендант ответил в чисто технической плоскости: «А в этом ничего сложного нет – вполне можно умертвить еще больше», и принялся объяснять математику убийства до десяти тысяч человек ежедневно: «Само уничтожение много времени не занимало. Две тысячи человек вполне можно убить за каких-то полчаса, но вот сжигание трупов занимало все остальное время».

Гилберт попытался зайти с другой стороны и поинтересовался, не высказывал ли он каких-то возражений или не испытывал угрызений совести, когда Гиммлер сообщил ему приказ Гитлера об «окончательном решении еврейского вопроса». Тот ответил: «Нет, что я мог сказать? Я мог сказать лишь: “Яволь!”». Мог ли он отказаться выполнять приказ? «Нет, исходя из всего, чему нас учили, подобная мысль просто не приходила в голову». Хёсс утверждал, что любого ослушавшегося ждала виселица. Кроме того, он и подумать не мог, что ему придется отвечать за свои действия: «Понимаете, у нас в Германии так принято, что если где-то что-то пошло не так, то отвечает за это тот, кто отдал приказ». Когда Гилберт снова попытался заговорить о гуманности, Хёсс его оборвал: «Одно не имеет отношения к другому».

Голденсону он сказал то же самое, хоть и облек в более разительную форму: «Я думал, что поступаю правильно. Я подчинялся приказам и теперь, конечно же, вижу, что это было ненужно и неправильно. Но я не понимаю, что вы имеете в виду под “угрызениями совести”, ведь лично я никого не убивал. Я лишь руководил программой по уничтожению в Освенциме. Виноват Гитлер, который поручил это Гиммлеру, и Эйхман, который отдал мне приказ».[182]

Хёсс заявил, что понимает, чего добиваются от него психиатры. «Предположим, вы хотите таким образом узнать, нормальны ли мои мысли и склад характера», – сказал он Гилберту в другой раз. И тут же сам ответил: «Я вполне нормален. Даже когда я делал свою работу по уничтожению людей, это никак не отражалось на моей семейной жизни и на всем остальном».

Их разговоры становились все более сюрреалистичными. Когда Гилберт спросил о сексуальной жизни с женой, Хёсс ответил: «Все было нормально – правда, когда жена выяснила, в чем состоит моя работа, мы стали редко заниматься этим». Понимание ошибочности происходящего пришло к нему лишь после поражения Германии: «Однако прежде никто ничего подобного не говорил, я, во всяком случае, такого не слышал».

Затем американцы отправили Хёсса в Польшу для суда. Бывший комендант понимал, что это дорога в один конец, однако его сонное летаргическое поведение не изменилось.

По итогам бесед с заключенным Гилберт вынес следующий вердикт: «Хёсс слишком апатичен, так что вряд ли можно ожидать раскаяния, и даже перспектива оказаться на виселице, похоже, не слишком его волнует. Общее впечатление об этом человеке таково: он психически вменяем, однако обнаруживает апатию шизоидного типа, бесчувственность и явный недостаток эмпатии, почти такой же, как при выраженных психозах».

Ян Зейн собрал множество свидетельств, которые были использованы на Нюрнбергском процессе, а также приготовил доказательную базу для польского суда над Хёссом[183] и другими сотрудниками Освенцима. Допрашивая в Кракове бывшего коменданта концлагеря, он собрал огромное количество изобличающих показаний. Но он пытался выжать из главного обвиняемого страны как можно больше.