Густой дым тяжелым облаком поднимался спиралями кверху над громадным костром, едва достигая половины высоты деревьев: настолько здесь атмосфера пропитана сыростью и влагой. Инстинкт краснокожего не обманул его: действительно, туземцы никогда бы не воспользовались для костра этим деревом, распространяющим столь едкий дым, что пища, приготовленная на нем, приобретала отвратительный привкус. Кроме того, дым мог выдать их присутствие врагу.

Но, с другой стороны, беглецы, быть может, рассчитывали на свою численность или же слишком были уверены в своей безнаказанности, но только издали уже был слышен их громкий говор, шумный смех и даже песни.

– Эти негодяи пьяны, как пираты после попойки, – сказал Шарль, вспомнив, что в подожженном карбете находился полубочонок с двадцатью литрами тафии.

Не теряя ни минуты, молодой человек распорядился окружить с трех сторон ветхое строение. Осаждающие укрылись за толстыми стволами могучих старых деревьев.

Но, не надеясь на волю случая, Шарль отрядил троих индейцев, которым поручил обойти кругом всю поляну и засесть в засаду, чтобы отрезать путь негодяям в случае, если бы они вздумали бежать с той стороны, которая оставалась незащищенной, и приказал им сделать все возможное, чтобы захватить разбойников живыми.

В заключение он велел своим людям оставаться на месте до последней минуты, предоставив ему одному войти под навес карбета, и только когда он крикнет им: «Сюда, ко мне!», – присоединиться к нему.

Пока трое индейцев пробирались к месту засады, Шарль с остальными осторожно пошел в обход, стараясь не производить ни малейшего шороха и все время скрываясь за деревьями.

Подойдя к карбету, Шарль забрался в густой куст, откуда ему было видно каждое движение и слышно каждое слово негодяев.

Но разбойники, видимо, до того были уверены в своей безнаказанности, что не позаботились даже выставить часового. Одни из них, развалясь в гамаках, курили или дули, как воду, тафию, другие пожирали сушеную рыбу и лепешки, прерывая свое занятие лишь для того, чтобы прополоскать горло огневым напитком.

Вдруг к диким возгласам и ругани пирующих присоединился страшный шум, как бы глухое мычание быков, встревоженных или разгневанных чем-то. Шарль, которому карбет заслонял поляну, в первый момент не мог определить, откуда происходили эти звуки.

Впрочем, разговоры, ясно доносившиеся до его слуха, настолько поглощали внимание, что мешали думать о шуме.

– А знатная рыба у этого торговца каучуком! – сказал тягучий голос пьянчуги.

– Эй, Геркулес!

– Что ты скажешь, господин Луш?

– Ты даже не говоришь, а только рот набиваешь! Ты хоть бы спел что-нибудь, развеселил бы товарищей!

– Я хотел бы, чтобы все были, как я… мне все представляется в розовом свете, я никогда еще не был так счастлив.

– Погоди, приятель, когда я хорошенько подкреплю свое нутро, тогда ты увидишь!

– Эй, да что эта скотина ревет так… можно подумать, что она чует что-то!

– Ты не вали на нашу кавалерию!

– Бедняги, они, конечно, не стоят коней, но все же, при случае, могут оказать важную услугу… Я люблю их, как родных детей!

– А хмель-то у тебя какой нежный да чувствительный!.. Как подумаешь, такой старый, закоренелый преступник, из-за которого у нашего общего господина и покровителя черта чуть все котлы не лопнули, когда он варил тебя, а туда же – расчувствовался!.. Там, на «Форели», ты гвоздем пробуравил башку этому бедняге арабу… а тут не сумел, как следует, прибрать этого черномазого, который сегодня утром хотел помешать нам грабить!..

– Да, брат… это была «плохая работа»; признаюсь, нечисто сработал… я его только полоснул вместо того, чтобы прирезать. Это, видишь ли, потому, что я навык потерял!