– Обыскали. Никакого оружия нет! – ответил комендант.

– И ножей нет? – удивился Сысоев.

– Нож есть, – процедил задержанный с настороженным взглядом.

– Почему не отдал?

– He спросили. Сами вывернули карманы, что нашли нужным взять – взяли. – Он не спеша расстегнул пальто, задрал полу пиджака. Сысоеву показалось, что мелькнуло что-то серо-зеленое. Задержанный подал финку и начал застегиваться. Сысоев положил финку на стол, подошел, распахнул его пальто, расстегнул пиджак. Под ним был серо-зеленый френч. Цвет гитлеровского обмундирования был ненавистен Сысоеву. Он стрелял в этот цвет, а люди в одежде этого цвета стреляли в него.

– Любопытно! – раздался глуховатый голос. Рядом стоял и многозначительно улыбался невысокий полный майор Северцев.

– Гражданин майор! – задержанный с добродушным лицом укоризненно улыбался. – Да если б мы служили у фашистов, неужели бы такими дураками были, чтоб не бросить проклятую одежду! Ведь каждый, кто увидит мундир, подумает про нас плохо. Обносились, вот и сняли это с убитых фашистов.

– Бывает, бывает, – снисходительно согласился майор Северцев. – Разрешите увести их к себе?

– Прошу, – ответил Сысоев.

– Полные сени людей, и все к вам, – как и прежде, громче, чем нужно, сказал вошедший Бекетов.

– Пропусти майора Андронидзе и капитана Пономарева.

– По вашему приказанию поднят по боевой тревоге и явился! – Капитан Пономарев коснулся растопыренными пальцами фуражки, будто смахнул муху, поправил очки и уставился на Сысоева. Он казался сугубо штатским, только вчера по ошибке надевшим шинель. Действительно, совсем недавно он еще был учителем химии в тюменской школе. Военная форма сидела на нем неуклюже, и от него веяло чем-то домашним, мирным, нестроевым. Но он был чрезвычайно старательным, на его знания можно было положиться.

– В чем дело, дорогой? – улыбаясь, спросил майор Андронидзе, грузин со смуглым лицом и темным «бархатным» взглядом. Он производил впечатление очень сильного, очень уверенного в себе человека. Превосходный спортсмен, обучавший боевым приемам самбо не только разведчиков, но и офицеров штаба, он, похоже, слегка кокетничал своими пластичными жестами, мягкой тигриной походкой, легкостью и своеобразным изяществом.

– Понимаешь, иду, смотрю и вижу – идет красавица Марина, – с восточным акцентом говорил Андронидзе, – а наш Вано Пономарев превратился в каменную скульптуру. Я спрашиваю тебя, Вано, неужели так реагирует химик, когда видит красавицу?

– Я женат, и женщины меня не интересуют. Просто остановился протереть очки.

– Понимаешь, Петер, увидел Вано красавицу – глаза запотели. Забыл наш Паганель, как сам учил нас, что окуляры против запотевания надо протирать особым карандашиком.

Пономарев обиделся:

– Во-первых, я капитан Пономарев, а не Вано и не Паганель, это раз; во-вторых, я прибыл сюда не шутки шутить, а по боевой тревоге, это два… В-третьих…

– В-третьих, не кричи так. Кто не понимает шутки, тот не человек, а полчеловека. Слышишь, Петер, Вано пришел сюда не шутки шутить, а по боевой тревоге. Не томи полчеловека!

Пономарев дрожащей рукой поправил очки, покраснел от гнева.

– Мой долг… – начал он, но Сысоев, прервав его, рассказал об аварии самолета, о том, что Курилко отравлен ОВ, и спросил, знают ли они об этом ЧП.

– Ничего не знаю! – сказал Андронидзе.

– Я тоже не получал такого донесения, – ответил Пономарев. – Немедленно выеду или вылечу на место и уточню.

– Подождем донесения от Веселова, а после решим, как поступить дальше, – остановил его Сысоев. – Если бы это не был частный случай, то мы бы уже знали. А пока уточним, что нам по этому вопросу известно. Майор Андронидзе, я слушаю вас!