Снаружи слышится приглушенный крик, а потом мощный удар в стенку фургона, сотрясающий весь автомобиль, как если бы в него с силой врезалось что-то тяжелое… или кто-то тяжелый. Новые крики, вопль боли…

На миг все затихает, я слышу только грохот крови в ушах и собственное частое оглушительное дыхание. А потом дверь рывком открывают снаружи, и я моргаю от внезапного света. Обрамленный проемом, передо мной стоит парень в синей бейсболке – и он протягивает мне руку в темноту.

Замешкавшись от страха, я отшатываюсь.

– Верь мне, – произносит он с американским акцентом – мягко и успокаивающе. – Твоя жизнь – моя жизнь, как всегда.

Его слова пугают меня, я ничего не понимаю, однако же выбирать тут особо не из чего, и я хватаюсь за его протянутую руку.

Я вижу происходящее словно бы со стороны… извне и сверху. Верховный жрец возвышается надо мной, над моим простертым беспомощным телом, распятым на жертвеннике. Он высоко вознес ритуальный нефритовый нож и неподвижно ждет, когда последние лучи солнца угаснут. Но за несколько мгновений до того, как нож вонзится мне в грудь, один из младших жрецов с лицом, скрытым маской, выхватывает из-под мантии черный обсидиановый кинжал и вонзает его зазубренное лезвие в грудь самого Верховного жреца!

Я тут же выхожу из транса, душа возвращается в тело, и я прерывисто, жадно вдыхаю воздух, воняющий сернистым дымом. Этот горький и едкий запах проникает мне в ноздри, в ушах дрожит рев проснувшегося вулкана. Задыхаясь от ужаса, я отшатываюсь, когда человек в маске резко протягивает мне свою руку.

– Верь мне, – настаивает он. – Твоя жизнь – моя жизнь. Как всегда.

Я медлю, сама не своя от страха и замешательства, хотя транс и прервался, все равно я боюсь своего таинственного спасителя, не могу ему верить. Но, хотя маска и приглушает его голос, я отчетливо слышу язык моего клана Омитль.

– ПРЕДАТЕЛЬ! – успевает яростно выкрикнуть жрец, корчась на земле под статуей головы бога. Он пытается схватиться за кинжал, черное лезвие которого глубоко погружено ему в грудь, лицо с полосами алой ритуальной раскраски кривится не столько от боли, сколько от бешенства. Мой спаситель сквозь прорези маски смотрит на него сверху вниз:

– Чтобы стать предателем, надо изначально быть на твоей стороне. А я никогда не был твоим человеком, Танас.

Когда он называет истинное имя души жреца, в угольно-черных глазах того вспыхивает искра узнавания.

– Так это ТЫ! – рычит он, корчась в попытках подняться. – А я-то думал, что навеки избавился от тебя!

– Как видишь, не навеки. – С этими словами мой спаситель ударом ноги отшвыривает служителя, все еще удерживающего меня, и тот кубарем катится вниз по каменным ступеням пирамиды. А потом он срывает с лица маску ягуара и, отшвырнув ее подальше, снова протягивает мне руку, выкрикнув:

– Дзианья, это я!

Глаза мои расширяются. Я в единый миг узнаю его прекрасное смуглое лицо, покрытое узорами племенных татуировок.

– Некалли! – выдыхаю я, единым движением вырываясь из рук оставшихся двух младших жрецов, остолбеневших в смятении, и бросаюсь в объятия юного воина, бывшего моим лучшим другом с самых ранних моих лет, сколько я себя помню.

Внизу царит чудовищный хаос. Вулкан ревет, извергая потоки лавы, магма летит клочками, как метеоритный дождь, осыпаясь на землю с черного, как чрево преисподней, небосвода. На площади у подножия пирамиды люди племени Тлетл мечутся в ужасе и ярости. В ужасе перед гневом их огненного бога – и в ярости на проникшего в их стан чужака, который похищает жертву прямо с алтаря. Гневная толпа, испуская беспорядочные крики, уже образовала подобие отряда и начинает штурмовать склоны пирамиды.