– Я всегда говорил, что он гнида. Ты вот что лучше сделай, поговори с другими родителями, но ничего им не обещай, потому что я сам не знаю, получится ли у меня, это ж не моя личная партия. И с теми, у которых пацаны в больнице, с их помощью будет проще разобраться, они все-таки из твоего района.

– С некоторыми я уже побеседовал.

– Это отлично. А я попытаюсь продавить через партию. Если получится, будет полегче.

– А если нет?

– Все равно прорвемся, – я улыбнулся и впервые за долгое время ощутил, как вены наполняются расплавленным свинцом адреналина, как сердце срывается в галоп и за спиной разворачиваются крылья.

Странное щекотное ощущение наполненности, как когда крадешься вдоль болота, выцеливаешь упыря, зная, что и он тебя пасет. Он сильнее, у него маскировка, а у тебя – автомат и гранаты. Или как когда лежишь в засаде, а по твоим следам идет группа врагов, ты ловишь каждого в прицел, и палец на спусковом крючке подрагивает.

Теперь так же, но сложнее, потому что за мной – неотмщенные невинные жертвы, если гадов не остановить, их будут сотни! И врага голыми руками не возьмешь, гранату в него не бросишь, тут хитростью надо действовать.

Только я и Соловьев могли войти в кабинет Кваснюка без предварительного согласования, но тогда он обычно злился. Мне был нужен добрый Кваснюк, потому я заявил о себе за полтора часа.

Приложил карточку к замку центрального входа в главный офис – пискнув, створки стеклянных дверей передо мной разъехались и пропустили дальше. Затем я преодолел прозрачную вращающуюся дверь, кивнул охраннику и, пренебрегая лифтом, рванул по лестнице белого мрамора на второй этаж.

До сих пор чувствую здесь себя не в своей тарелке, особенно лифт меня раздражает – зеркальный, на вид стерильный, похожий на инопланетный корабль. Так и кажется, что с подошвы отвалится кусок грязи и испачкает ковролин в коридоре, а все начнут тыкать пальцами. Девушки тут работали одинаковые, как роботы, высокие, тощие, длинноногие, но почему-то похожие на крыс. Они всем улыбались и никогда не перечили, когда их отчитывают.

Я постучал в дверь Кваснюка и распахнул ее, не дожидаясь приглашения.

Кваснюк оправдывал свою фамилию и напоминал квашню – рыхлый, обрюзгший, рожа вся в оспинах, нос-картошка – в синих жилках. Он восседал в кожаном кресле, сплетя пальцы на столе, позади него на стене был календарь с логотипом партии «Созидание»: две руки, соединенные в виде сердца, а посреди них – росток. Обычно Кваснюк придумывал всякие программы и советовался со мной, теперь все наоборот.

– Добрый день, Никита, – проговорил он, просканировал меня взглядом и поправил галстук. – Ты встревожен? Что-то случилось?

Я сел на стул напротив, подался вперед.

– Есть соображение, как привлечь избирателей.

Кваснюк вскинул бровь… Ну как «бровь» – надбровный валик с тремя волосками.

– Я тебя слушаю.

От волнения слова разбежались, как тараканы, с трудом взял себя в руки.

– Появилась проблема: в моем районе дети кончают жизнь самоубийством без причин.

– Эта проблема, Никита, существует с начала две тысячи двенадцатого года, а то и раньше. Сообщество «Синий кит», непонятные секты и прочее.

– На этот раз другое.

Кваснюк вздохнул, но перебивать не стал:

– Говори.

– Какие-то новые наркотики, их распространяют прямо в школах. Привыкание возникает мгновенно, дети почему-то уходят из дома, а потом их находят мертвыми. На вскрытии… Короче, вещество выводится мгновенно.

Кваснюк проговорил задумчиво:

– Выводится мгновенно, но привыкание вызывает – это, Никита, невозможно, потому что если есть привыкание, значит, и вещество циркулирует в организме, а когда его становится меньше, зависимый пытается восполнить потери. У тебя проблемы? Что-то в семье? Я понимаю, лучше сразу скажи.