– А ты сама не знаешь? – с упреком сказал Миша, открывая передо мной кованые ворота детского сада.

– Хорошо, его усыновили. Ну и что?

– Ему кажется, что в семьях, где дети родные, отношения между родителями и детьми более искренние.

– Иди, милая, погуляй, – сказала я, выпуская Свити на сухую траву, – разомнись, а то ты здорово потолстела в последнее время. Хотя и лопаешь одни мандарины. Значит, твой Мак просто завидует и поэтому меня ненавидит.

– Он тебя не ненавидит!

– Миш, завидовать мне не в чем. Мне вообще плевать на то, что делают мои родители. А им плевать на меня. Единственный человек, которому не плевать ни на что – это ты. Но у меня подозрение, что ты кончишь свои дни миссионером в Африке. Смотри, чтобы тебя местный шаман на лекарство от язвы не пустил.

Миша опустил голову.

– Доброта наказуема, – сказала я ему, отыскивая глазами Свити.

Она, покачивая боками, медленно передвигалась по траве, приближаясь к огромному деревянному мухомору.

– И вообще, я не понимаю, как вам удалось весенние школьные «Что? Где? Когда?» выиграть. Вы же совершенно не можете друг с другом договориться. Короче, я к вам в команду ни за какие коврижки не пойду. Точка. Проваливай.

Сейчас он расплачется. Но нет. Еле сдерживаясь, развернулся и побрел обратно к кованым воротам.

Наверняка думает, что я жестокая. Он не прав. То, что люди называют жестокостью, в природе обозначается как демонстрация силы. Им в команде явно не помешает биолог, или тот, кто хотя бы знает основные биологические законы. Миша, например, еще не в курсе, а я уверена – через пару часов он придет ко мне просить прощения и реанимировать дружбу. Именно потому, что я его прогнала. То есть показала, кто сильнее.

Я оторвала взгляд от сгорбленной спины Миши и снова стала отыскивать Свити.

Ее не было.

Так, этого еще не хватало. Сейчас заползет куда-нибудь в мокрую траву. Лечи ее потом от простуды.

– Свити! – позвала я и обошла кругом мухомор.

Нету. Осторожно ступая, я прошлась по траве. Свинка пестрая, как листва, но она двигается, в отличие от опавших листьев. Ее видно.

– Катя!

Я вздрогнула и обернулась. М-да, законы биологии непреодолимы.

– Миша, отстань! У меня Свити потерялась.

– Помочь?

– Говорю, отвяжись.

Раздражение даже не пришлось изображать – меня испугала пропажа. Свити, Свити, где же ты?

Я нащупала в кармане шарик мандарина. В последнее время – это любимое лакомство Свити, она променяла на них и морковку, и яблочки. Неохота чистить, марокканские мандарины очень сочные, потом руки липкие будут. Но придется, Свити так и не видно.

Я взялась за фрукт, когда услышала негромкое:

– Девочка! Ты кого-то потеряла?

Мужчина средних лет, одет в светлую куртку и голубые джинсы. На голове – самый смешной головной убор, который я знаю – шерстяная кепочка с ушками. Где-то недавно был вопрос про мужчину средних лет, то ли в «Что? Где? Когда?», то ли в «Умниках и умницах»[8]. Вопрос про автора цитаты. «Я написал про девочку-подростка, потому что устал от самого банального образа на свете – мужчины средних лет». Кто же это сказал?

– Так кого ты потеряла? – повторил мужчина, не проявляя никаких признаков нетерпения.

– Свинку. Морскую.

– Надо же, какое совпадение. Я потерял в этом парке собаку. Коккера. Не садик, а парк потерянных животных. Извини, это, конечно, не повод для шутки.

Я обернулась: пусть Мишка посмотрит на людей, которые понимают толк в домашних животных. Но Михи не было.

– Может, поищем их вдвоем? – спросил мужчина.

– Так вы только что его потеряли? – испугалась я. – Ваш коккер же может съесть Свити.

– Поспешим тогда. И дождь накрапывает.