Пока они рассаживались, Сандра узнала комиссара Моро.

Этот полицейский был молод, но уже завоевал славу опытнейшего сыщика. Он изловил мафиозного босса, которого разыскивали тридцать лет. Моро так упорно преследовал его, отказавшись от личной жизни и разрушив свой брак, что преступник даже поздравил полицейского, когда тот надевал на него наручники.

Его очень уважали. Все хотели попасть в команду Моро. В элиту элиты государственной полиции. Но комиссар почти всегда работал с одними и теми же людьми, числом около пятнадцати. Людьми доверенными, с которыми он делил труды и лишения. Людьми, привыкшими выходить утром из дому, не зная, когда вновь увидятся с любимыми, если увидятся вообще. Моро предпочитал включать в бригаду неженатых, говорил, что не любит объясняться с вдовами и сиротами. Его люди и были семьей друг для друга. Даже вне работы держались вместе. В единстве заключалась их сила.

В глазах Сандры они представляли собой нечто вроде монахов дзен. Они были связаны неким обетом, который значил больше, чем мундир, который они носили.

– Он убьет снова.

Моро объявил это, стоя спиной к собравшимся. Он выключил в зале свет. Информация обрушилась на присутствующих вместе с темнотой. Воцарившаяся тишина заставила Сандру вздрогнуть. На какое-то мгновение ей показалось, будто она растворяется во мраке. Но вот засверкал радужный луч видеопроектора, и окружающий мир вернулся на место.

На экране появилась одна из фотографий места преступления, которую сама Сандра и сняла тем утром.

Машина с распахнутыми дверцами, девушка с ножом, вонзенным в грудь.

Никто из присутствующих не ужаснулся, не отвел глаза. То были люди, готовые ко всему, но верно также и то, что по прошествии времени жалость и отвращение уступают место другому чувству. Сандра, фотограф-криминалист, называла это иллюзией расстояния. Это не равнодушие, а привычка.

– Он только-только начал, – снова заговорил Моро. – Через день, через месяц, через десять лет – но он повторит, будьте уверены. Поэтому мы должны его остановить. У нас нет выбора. – Он передвинулся к центру экрана. Изображение теперь ложилось и на него, скрадывая черты, сливая их с кошмаром. – Мы просеиваем сквозь мелкое сито жизни этих ребят, чтобы выяснить, мог ли кто-нибудь питать ненависть или обиду по отношению к ним или к их семьям: бывшие жених или невеста, получившие отставку; любовники или любовницы; родственники, имеющие мотив; впавшие в бешенство кредиторы или должники; связи с преступным миром; стычка с человеком, которого не стоило задевать… Хотя полной уверенности пока нет, лично я убежден, что мы сразу можем отбросить эти версии. – Комиссар протянул руку к экрану. – Но сейчас я не стану рассказывать вам о расследовании, вещдоках, уликах и modus operandi[3]. Оставим пока полицейскую работу, забудем о процедуре. Я хочу, чтобы вы сосредоточились на этих изображениях. Взгляните хорошенько. – Моро умолк, только с пульта дистанционного управления менял кадры. – Во всем этом имеется метод, вам не кажется? Этот человек не импровизирует: он все изучил заранее. Хоть вам это и покажется странным, но в его действиях ненависти нет. Он прилежен, педантичен. Сообразите, наконец: это его работа, и он ее делает чертовски хорошо.

То, как Моро подошел к проблеме, поразило Сандру. Комиссар отверг традиционные методы, потому что хотел добиться эмоциональной реакции.

– Я прошу вас хорошенько запомнить эти фотографии, ибо, если мы будем искать разумное объяснение, мы никогда не поймаем преступника. Нет: мы должны испытать то, что испытал он. Сперва нам будет сильно не по себе, но, поверьте, это единственный способ.