– За языком следи, – говорит Сенан Сонни, показывая склоненной головой на Трей, но сам уже хихикает, вспоминая. И все вместе с ним. Золото по единогласному решению более не тема для разговора. Об этом дальше предстоит размышлять уединенно – пока не объявится Рашборо.

– Иди давай уже, – обращается Джонни к Трей. – Тебе спать давно пора.

Джонни понятия не имеет, когда Трей пора спать, – даже если б пора такая была, а ее нету. Просто она ему сегодня вечером больше не нужна, и он хочет, чтоб мужики расслабились в тех разговорах, какие при ней вести не станут. Трей выпрастывается из своего угла и пробирается среди вытянутых ног к выходу, вежливо желая гостям спокойной ночи, и они ей кивают в ответ.

– Папку, что ли, не обнимешь? – спрашивает Джонни, улыбаясь ей и протягивая руку.

Трей склоняется к нему, кладет напряженную руку ему на спину и позволяет себя приобнять и легонько игриво тряхнуть. Задерживает дыхание, чтобы не впустить в себя его пряно-сигаретный запах.

– Ты глянь, – говорит он, смеясь ей в лицо и ероша ей волосы. – Вся из себя взрослая да гордая, чтоб папку старого обнять на ночь.

– Спокойной, – говорит Трей, выпрямляясь. Глянуть на Рашборо охота и ей.

Все следующее утро Кел околачивается по дому, дожидаясь появления Марта. То, что Март явится, сомнений не вызывает никаких, а потому без толку браться за что бы то ни было серьезное. Поэтому Кел моет посуду и протирает то и се, чему оно не помешало бы, а сам вполглаза поглядывает в окно.

Можно было б болтаться на огороде, чтоб Март подошел поговорить туда, но Кел хочет позвать Марта внутрь. В доме у Кела Март последний раз был давно. Так решил Кел: между ним и Мартом лежит случившееся с Бренданом Редди, холодное, тяжкое. Март прочертил вокруг этого границы, и Кел принял их – не просить никого называть, свой рот держать на замке, рот Трей держать на замке, и все будут жить-поживать да добра наживать, – но делать вид, что границ этих нет, он Марту не даст. Ситуация же с Джонни Редди – Кел уже мыслит происходящее как ситуацию – означает, что, как бы неприятно ему это ни было, расклад придется менять.

Март возникает ближе к середине утра, с порога улыбаясь Келу так, будто заглядывает сюда что ни день.

– Заходи, – говорит Кел, – а то там жарища.

Если Март и удивлен, виду он не подает.

– Да почему б и нет, ну, – говорит он, обивая пыль с сапог. Лицо и руки у него обожжены до лютого красно-бурого, полоски белого под рукавами зеленой рубашки поло показывают, где солнечные ожоги кончаются. Март скатывает свою соломенную шляпу и сует ее в карман.

– Именье смотрится хорошо, – замечает он, оглядываясь по сторонам. – Тот торшер добавляет чуток стиля. Лена придумала?

– Кофе тебе? – спрашивает Кел. – Чай? – Он прожил здесь достаточно долго и знает, что чай предлагать приличествует независимо от погоды.

– Ой не. Все шик.

Достаточно здесь прожил Кел и для того, чтоб понимать, что это не отказ.

– Я все равно собирался себе заваривать, – говорит он. – Чего б тебе со мной не попить.

– Ну ладно тогда, не могу я бросить человека пить одного. Выпью чашечку чаю.

Кел включает электрический чайник и достает кружки.

– Опять жара сегодня, – говорит.

– Если так оно и дальше, – говорит Март, беря стул и обустраиваясь вокруг своих самых больных суставов, – придется начать продавать стадо, травы-то, чтоб кормить, нету. И приплод ягнят по весне будет отвратный. А тем временем что эти идиёты по телику показывают? Фотоснимки малышни с мороженкой.

– Детки-то куда краше тебя, – замечает Кел.

– Что верно, то верно, – хохотнув, соглашается Март. – А все одно мутит меня от этих ребяток с телика. Рассуждают о потеплении так, будто это новость, сплошной шок на лицах. Да спроси любого фермера за последние двадцать лет – не те лета стали, какие были. Подлые они теперь, да всё подлей. А дураки эти валяются себе на пляжах, жопы свои белесые жарят, будто лучшего с ними и не случалось никогда.