Меня хотели расфуфыренные фотомодели у подъезда – в этом доме их жили десятки. Сбились стайкой, когда я возвращался от Эрмины. Девицы даже повременили, покрутились неподалеку, погромче защебетали. Хотя явно планировали вылазку в какой-то дорогой и фешенебельный ночной клуб. Обождали – вдруг и я с ними. Их взгляды с поволокой, перемигивания не понял бы только слепой. Их недвусмысленные жесты – случайно-нарочно приподнятая юбка, выставленная напоказ стройная ножка, ладонь, скользящая по груди – не завели бы только импотента. А я ушел, провожаемый недоуменными взглядами. Исполненные оскорбленного женского самолюбия, они прожигали дыру в моей спине. Ни к чему эти яростные посылки, девочки. Мне плохо и без вас. Еслена не хочет меня. И хуже вы мне уже не сделаете…

– Мейз, – окликнул кузен, устав ждать моего ответа. – Тебя зацепила женщина? Теперь можешь не питаться кровью?

Как же! Ничего я теперь не могу. Чужие гормоны мерзкой тошнотой отзывались в глотке. Еслена воротила от меня нос и уходила к красавчику гейского вида. Я знал, что охотник натурал. От него за версту фонило желанием к Еслене. Красавчик вонял как сучка перед течкой! Истекал гормонами на женщину из параллельного мира. Ту, что хотел я.

– Ну Мейз же! – недовольно фыркнул Пель, скорчив обиженную гримасу. – Я тут лечу к нему на всех парах, а он завис и молчит как испорченный компьютер.

– Монкс, – поправил я кузена.

– Чего? – выпятил он красивую губу.

– Теперь их называют монксы, – устало ответил я, плюхаясь в кресло.

И вдруг оглядел Пеля до головы с ног. Роскошные черные кудри – дичайшая редкость среди рирров, темно-синие, глубокие глаза. Густые, черные, завитые вверх ресницы. Красивое, мужественное лицо, намного мужественней моего. Черты резче, подбородок массивней, нос крупнее и шире.

И еще эта дурацкая родинка над губой. Она словно нарочно подчеркивала полные, чувственные, но не женоподобные губы.

Нет, зря ревную. Еслене по вкусу худосочные денди, вроде ее гостя. Кстати! А не засиделся ли он?

Знаю, они ищут следы древних – тех, кто убивает людей. Но все равно, засиделся.

Пель опустился в кресло напротив. Налил себе апельсинового сока, схватил с блюда кекс, с мандарин размером и, презрев правила хорошего тона, запихал его в рот целиком.

Рирры могут есть и пить все то же, что и люди. Или не есть и не пить вовсе. Как пожелают. Но на моей памяти еще ни один рирр не упустил шанса полакомиться свежей человеческой едой. Это же истинный праздник вкуса, не чета гормонам! Сочные, сладкие фрукты и ягоды, тягучее, нежное мясо, кисловато-пряные овощи… Мы помнили их еще с детства, когда питались как люди, не зная другого, чудовищного голода. Но и взрослыми без проблем переваривали любой, даже самый вредный для здоровья кулинарный шедевр. Ни тебе диабета, ни ожирения. Многие рирры пользовались этим на полную катушку. Напивались гормонами, и бежали в дорогой ресторан. От одного вида всего, что они там заказывали, уплетали за обе щеки, человек умер бы от обжорства.

Только от смертельного разложения это не спасало.

– Я изучил, что ты просил, – ухмыльнулся кузен, вытирая рот салфеткой. Дожевал, залпом выпил сок и закончил: – Их давно никто не видел. Но развалины вдруг зафонтанировали энергией. Думаешь, они спали? А теперь пробудились? Какое нам-то до этого дело? Рирров не тронут в любом случае. Не по зубам мы им, слишком много возни, – Пель взял еще один кекс и, на сей раз, откусил половину. Выглядело уже не так безобразно. Кузен наполнил стакан до краев и, конечно же, пролил сок на модный столик из прозрачного пластика, почти неотличимого от стекла. С виноватым видом промокнул следы своей жадности салфеткой, и даже соизволил подняться, чтобы выбросить ее в ведро, у двери.