Я смотрю на эти слова, не зная, что сказать. Найди Лили. Почему?

– Это загадка, – поясняет Лео. – Иногда, когда я заканчивал работу во дворе и в саду, мы с твоей бабушкой садились играть в шахматы. Еще мы с ней играли в игру «Сфинкс». Каждый раз, встречаясь ней, я приносил загадку, и она тоже. Как только я приходил, мы обменивались ими, и тот, кто разгадывал загадку первым, считался в этот день победителем. Она говорила, что они помогают ей сохранять острый ум.

Я смотрю на него, пораженная печалью в его голосе.

Он сглатывает и опускает взгляд в землю.

– Я поверить не могу, что ее больше нет.

– Я тоже, – отвечаю я.

– Я нашел это в сарае для инструментов, – говорит он с глухим смешком, подняв тубус. – Он стоял за лопатой, которой я пользуюсь чаще всего.

Я оглядываюсь на особняк. Мы отошли достаточно, чтобы нас не могли услышать или увидеть оттуда. Но зато небо все больше светлеет, что совсем меня не радует. Скоро взойдет солнце.

– Я получил его только что. – Лео кивком показывает на письмо. – Оно пришло по почте. И ты тоже недавно получила свое, верно? Так не кажется ли тебе, что бабушка, возможно, хотела, чтобы мы с тобой наткнулись друг на друга?

Я не знаю, что ответить на это. Если его письмо пришло по почте, значит, кто-то отправил его или, по крайней мере, бросил в почтовый ящик. И это не могла быть бабушка, поскольку она умерла более недели назад. Тогда кто же это сделал? С нами что, кто-то играет?

Мне необходимо это выяснить.

Я снимаю крышку со своего пластикового тубуса и переворачиваю его, чтобы содержимое выпало на ладонь. Это бумага, свернутая в трубочку. Я заглядываю в тубус, чтобы удостовериться, что в нем больше ничего нет.

Прежде чем развернуть ее, я непроизвольно смотрю на Лео. Его взгляд прикован к бумаге, с кончиков волнистых прядей – они у него темные, почти до черноты – все еще стекают капли воды. Ресницы у него такие же темные и слиплись. Его мокрая одежда прилипла к телу, а на губах играет легкая улыбка. Для него это игра. А для меня это все.

Я осторожно разворачиваю бумагу. Она больше, чем письмо стандартного размера, немного пожелтела от времени, и две ее стороны имеют неровные зазубренные края, как будто она была разорвана. Мое недоумение возрастает, когда я вижу на ней тщательно прочерченные линии, изображения знакомых зданий и магазинов. И самое главное – огромный участок земли со схематически изображенными вокруг него деревьями, надпись под которым гласит: Роузвуд-Мэнор.

– Это же карта Роузтауна, – ахаю я, водя по линиям указательным пальцем. Улица. Она ведет к церкви Святой Терезы, до которой отсюда недалеко. – Вернее, часть карты.

Из своего тубуса Лео вынимает кусок бумаги, очень похожий на мой, только на нем изображена северо-восточная часть города. Я замечаю знакомые места – «Ледовый зал» и «Кулинарию ДиВинченци», а также полицейский участок.

Уголок рта Лео приподнимается.

– Ты же понимаешь, что это значит, не так ли?

Я снова смотрю на наши куски карты, пытаясь их совместить, но рваные края не совпадают. На его куске изображена северо-восточная часть города, а на моем – юго-западная. Значит, не хватает северо-западной и юго-восточной.

– Есть и другие части, – шепчу я. – Но если это что-то вроде указателя на то, что бабушка оставила нам, разве не должно ли где-то быть место, отмеченное косым крестиком?

Это звучит так глупо, как будто мы в фильме про пиратов. Я чувствую, как вспыхивают щеки, но Лео воспринимает мои слова всерьез.

– Да, это странно. Возможно, есть какая-то отправная точка, о которой мы пока не знаем и которая находится на другом куске карты. Кому еще бабушка могла доверять?