– След от разбойничьей стрелы.

Игумен вздохнул:

– Калита железной рукой их вывел. А ноне… болезня князя сказывается.

Пробежав глазами послание, отложил его в сторону:

– Слава Господу, – он осенил себя крестом, – что жив остался.

И взялся за гостя. Прежде всего, велел топить баньку, чтобы инок мог прогреть косточки и смыть хвори, которые так и липнут к человеку в такую погоду. После этого в едальне его угостили скоромным монастырским обедом, налили и своего монастырского вина из ягод, в изобилии произрастающих в сих местах.

После этого игумен и приехавший инок уединились для беседы. Владыка много слышал о Троицком монастыре, и было интересно, что называется, из «первых уст» узнать о таможних порядках.

– Инок Александр, – заговорил игумен, – как вы там живете, служите? Давно ты там? – спросил владыка.

Игумен был уже не молод, в его бороде седина так и светилась. Грузен телом, отчего имел солидный вид.

– Постригся я недавно, взяв свое имя Александр, – начал повествование инок.

Но тотчас получил от владыки вопрос:

– Ты… боярин?

– Боярином… был. Сейчас инок.

– А что заставило? – спросил владыка, поправляя на груди крест.

Инок отвечать стал не сразу. Пятерней пробежался по волосам, открывая высокий лоб с ровными полосами, глубоко прорезавших кожу. Потом, сдвинув брови, ответил:

– Сердце, – сказав, замолчал.

Владыка больше не спрашивал, а просто глядел на него в ожидании, что же скажет он еще. Глядел, а сам думал: «А что к этому добавить?» Не выдержал, заговорил:

– Вижу, шел ты к этому нелегким путем. Но коль пришел, верным слугой Божьим будешь.

Инок поднял на него глаза. Они были чисты, как родниковая вода. И в них светилась радость. Улыбнулся владыка:

– Суровость нашей жизни не пугает? – спросил он, скосив на него глаза.

– Нет, владыка. Я ведь знал, на что шел. Преподобный отец наш мне сказал: «Знай прежде всего, что место это голодное и бедное, готовсь не к пище сытной, не к питью…» – При этих словах игумен крякнул, последние слова чуть укололи владыку. Но инок, не заметив этого, продолжил: – …не к покою и веселью, но к трудам, печалям, напастям, – сказав, замолчал и поглядел на владыку.

Тот был в задумчивости. О чем-то, видать, забытом напомнил инок.

– Мдаа, – произнес игумен, – во сто крат прав отец Сергий. У всех у нас жизнь одна.

Он посмотрел на окно. Сумерки подкрались незаметно. Может быть, это видение напомнило ему о подошедшем вечере. Он зевнул, прикрыв рот рукой, и промолвил:

– Пошли покажу твою келью. Завтра-то что думаешь делать?

– С рассветом поеду в Любучу. Там старики одни живут. Попроведовать надо.

– Да, – произнес игумен, – старых да хворых забывать грешно, – и, кряхтя, поднялся.– Да хранит тя Бог! – сказав, он осенил его крестом.

Так или нет, но Александру почему-то подумалось, что владыка был чем-то недоволен, так быстро стал отправлять его набоковую.

Утром, отслужив заутреню, владыка тепло простился с иноком и дал ему двух монахов, чтобы те проводили его. Как инок не отказывался, владыка настоял на своем…

Неожиданный приезд Александра встретили Осляби с такой сердечной радостью, что даже смутили его. Они не приняли его извинения, что прошло столько времени, как уехал Роман, а он так и не смог их посетить.

– Да все обустраиваемся, – смущенно оправдывался он. – Ну куда уедешь от прославившегося своей святостью Сергия, который сам строит кельи, колет и носит дрова, воду из колодеза, сам готовит кушанья на всю братию, шьет платья и сапоги. Служит всем, как раб купленный, – заключает Александр.

Старые Осляби слушают Александра, а на их лицах светится такая святость, будто она передалась им от Сергия.