Но он, пока его дружки пялились на эту часть женского организма, заметил и кое-что другое, одну очень важную деталь.

Плечо. Правое плечо. Оно было синим, даже багрово-фиолетовым. След отдачи. То, из чего она стреляла, давало сильную отдачу. Или же ей приходилось стрелять настолько часто из своего снайперского винтаря, что она едва не повредила себе плечо.

– Ого! – наконец врубился Длинный. – Попалась, пташка! Гляньте-ка, точно снайпериха!! Это ж сколько она пацанов в «пинки» загнала, если у нее от пальбы аж плечо посинело!

– Шлепнуть, падлу! – сказал крепыш. – И не фига даже летеху дожидаться! Повели ее к ферме, там и шлепнем! За компанию к тем двум нохам, что на прошлой неделе приговорили!

Длинный тем временем расстегнул «молнию» на ее брюках и приспустил их до щиколоток, вместе с трусиками. Отстранившись, дабы и самому посмотреть, и товарищам не препятствовать, он несколько секунд жадно высматривал детали и подробности: крутые, как бока у греческой амфоры, бедра, длинные ноги, плавно стекающие к тонким щиколоткам; но более всего привлекал его взор треугольник золотистых волос внизу живота.

– Кхм… – Он облапил теплую упругую грудь. – Телка оч-чень даже ничего…

– Убери клешни, – приказал Гонтарь. – Здесь есть и постарше тебя!

Мужское естество тут же дало о себе знать. Причем разом у всех троих.

И ни один из них не обратил внимания на след от хирургического разреза – шрам от пупка стекал вниз, к лону.

– Лучше убейте, – глухо, точно с того света, прозвучал женский голос. – Прошу вас, даже заклинаю всем святым, что еще в вас осталось… Не мучайте меня! И не берите грех на душу… Но учтите, если с головы сына упадет хоть один волосок, тогда… Тогда я вас сама всех приговорю!

Гонтарь и двое контрактников отошли в другой конец помещения.

– Мы уже месяц с лишком на «сухпае», – проговорил Длинный. – А нам еще две недели здесь куковать! В недостроенном доте есть одна шхера…

– Да, там у «чичиков» зиндан был оборудован, типа подземной тюряги, – подтвердил крепыш, потирая от нервного возбуждения потные ладони. – Где-то метров сто до «блока», если и вздумает подать голос, хрен кто услышит!

– «Мохоры» будут молчать, – опять вклинился Длинный. – Они у нас на тех двух чеченах кровью все повязаны, ни один не посмеет пасть свою открыть… Летеха и про зиндан не знает, и про эту снайпершу ему вообще не фига рассказывать!

– Завидяй на все чисто забил! – свистящим шепотом сказал крепыш. – Утром и днем дрыхнет, а вечером и ночью бухает напропалую… Распишем бабца на троих, а? Когда наиграемся с ней, шлепнем! И никто не узнает… Ты здесь начальник, Петр, тебе и решать!

Гонтарь в задумчивости скреб подбородок. Наконец подошел вплотную к подвешенной на крюк женщине.

– Вот что, голуба моя… Если будешь вести себя хорошо, грамотно, по-женски ласково, то я, так и быть, отпущу тебя на волю… Через недельку примерно, если, конечно, заслужишь… Ну и, само собой, ежели понравишься мне и моим товарищам, получишь обратно своего пацана.

…Дольникова пришла в себя уже ночью, в кромешной темноте. Она не представляла, где находится, и почти ничего не помнила из того, что с ней произошло.

Все тело, казалось, разрывало от боли. Болели все внутренности.

Напрасно они с Иваном покинули Грозный. Там, среди этих ужасных боевиков, под бомбами и снарядами, они чувствовали себя в большей безопасности.

Теперь даже грозненская преисподняя казалась почти раем.

Когда-то, еще в довоенную пору, от поселка Ханкала до площади Минутка можно было добраться на машине за каких-нибудь двадцать минут.

Сейчас в такое поверить невозможно.