Воспаление лёгких. Астма. Круп.

А если это что-то серьёзное?

Но когда Бритт-Мари поделилась своей тревогой с Май, та скорчила мину и ответила, что дети время от времени кашляют, а Бритт-Мари стоило бы перестать себя накручивать.

Бритт-Мари бросила взгляд на свои новые светлые туфли на сдержанной, но всё же отчётливо заметной танкетке – слишком дорогие, но она решила, что в текущей ситуации может их себе позволить. К тому же, Бритт-Мари всё ещё испытывала радость по поводу того, что может ходить на работу, одетая как любой нормальный человек, не будучи связана необходимостью носить плохо сидящую форму, пошитую по мужским меркам.

Она окинула взглядом центральную площадь, по которой неспешно прогуливались легко одетые жители Эстертуны, наслаждаясь теплом бабьего лета. Бритт-Мари глядела на место, до сей поры бывшее для неё воплощением благополучия и уверенности, а теперь ставшее гнездом беззакония и обмана. Кто угодно из этих мужчин мог оказаться убийцей – тот папа с коляской, рядом с которым шагала худая женщина в футболке без лифчика, или мужчина в выходном костюме, или бородатый толстяк-пьяница, которого Бритт-Мари каждый день видела у фонтана, тот самый, похожий на Беппе Вольгерса.[15]

Смогла бы она понять, что видит перед собой убийцу, стоя перед группой мужчин? Взгляд, поведение, манера держаться – что из этого может выдать притаившееся зло?

Бритт-Мари хотелось бы верить, что смогла бы. Она неплохо разбиралась в людях, и знала об этом. Но что бы ни двигало этим человеком, вероятнее всего, оно скрывается под личиной нормальности.

За спиной Бритт-Мари раздалось покашливание, и она обернулась на звук. На веснушчатом лице Рюбэка цвела широкая улыбка.

– Привет, – сказал он, снял кожанку, и плюхнулся на место Бритт-Мари.

Рыжеватые бакенбарды стали слегка короче, Рюбэк был свежевыбрит, из-за чего выглядел моложе.

Бритт-Мари с улыбкой засеменила ему навстречу. Улыбка никак не хотела сходить с её лица, хоть Бритт-Мари и пыталась с ней совладать. Потому что, если честно, Рюбэк был единственным взрослым человеком, с которым она в данный момент имела желание общаться.

– Уступить тебе моё место за печатной машинкой? – спросила она. – Тогда и ты сможешь заняться перепечаткой отчётов.

Рюбэк засмеялся и посмотрел ей в глаза.

– Нет, я подумал, что…

В это мгновение Бритт-Мари оступилась – она ещё не привыкла носить туфли на танкетке. На миг она потеряла равновесие, но Рюбэк успел схватить её за руку прежде, чем она упала. Он не делал резких движений и не дёргал руку Бритт-Мари, но, словно по иронии судьбы, она всё равно приземлилась прямо к нему на колени.

По выражению его лица Бритт-Мари поняла, что Рюбэк удивлён не меньше, чем она сама.

– Ой, я… я… – запинаясь, выговорила она, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

В этот миг внезапно распахнулась дверь кабинета, и внутрь вошёл их каменнолицый шеф, одетый в один из своих, на первый взгляд, одинаковых серых костюмов. Увидев их, он замер на месте с приоткрытым ртом, словно от удивления оставил приоткрытой дверцу в свой внутренний мир. В следующий миг дверца захлопнулась: рот Фагерберга вновь стал похож на белёсую ниточку, и он вышел из кабинета тем же путём, что и зашёл.

– Чёрт возьми, – выдавила Бритт-Мари, вскакивая с колен Рюбэка. Она быстро одёрнула юбку и пригладила чёлку.

Рюбэк тут же без лишних слов пересел на собственное место.

– Наверное, он решил, что… – тяжело выдохнула Бритт-Мари, опускаясь на свой стул. – Что нам теперь делать?

– Это был несчастный случай, – спокойно ответил Рюбэк, исподтишка разглядывая её туфли, но даже он выглядел обескураженным. Бледная кожа под веснушками приобрела тот же оттенок, что и каша с брусничным пюре, съеденная ею на завтрак, а взгляд его метался между Бритт-Мари и окном.