— Лука, вот ты тут живешь чуть ли не с десяти лет, а все как чужой. Если бы бандиты войны устроили — Каин бы первый знал. К нему бы все конкурирующие стороны по очереди бегали, тряслись в приемной и ботинки целовали. А те, кто до Каина не успевал — у нас бы на пороге торчали с чемоданом денег. И катался бы ты на работу на феррари, прямо по купюрам. Тут уже двадцать лет тихо, как в лесу. Кому надо, чтобы во время разборок свежий покойник вдруг встал — ну хотя б костяным валетом? И порешал бы все территориальные споры одним махом. Это на твоей исторической родине такое нормально. Горячая южная кровь — крестные отцы, виноградники, и у каждого клана свой упокойник первой категории на прикорме на всякий случай. А у нас СПП только в девяностых появились, до этого одна некроментура и была.

— Ну ты-то у нас свой, везде был, все знаешь и послать тебя некуда, — Лука не любил, когда ему тыкали в «неместность». Это пахло последним доводом гопника. Родной южный город он помнил смутно: вернуться сначала не позволяли обстоятельства, теперь к обстоятельствам прибавилась работа и печать о невыезде, как у всех некромантов. Но все чаще мечталось рвануть туда, где солнца и моря поровну, а воздух такой прозрачный, что аж звенит. — Так объясни мне, собаке иностранной, с чего народ друг дружку режет в таких количествах, что полиция не успевает под контроль брать?

— Без понятия. Мое дело — предупредить. Кстати, если б не Полинка, я б про это не знал. За чутких женщин надо выпить, — Павел отсалютовал стаканом, приложился и продолжил. — Лука, ты старый кобель третьего разряда. В некроментах походить успел, в частниках тоже. У тебя опыт, связи, знакомства. На каждом кладбище в три могилы тебя если не сторож, то бабка-плакальщица привечает и пирожков дает. Поспрашивай. Мне меньше всего хочется, чтобы наши офисные незабудки под раздачу попали. Им на всех одного клиента в третьей форме хватит — сразу контору прикрывать можно... Пить-то будешь? 

— Нет. Мне еще разнарядки давать. Хочу перетасовать. А то девочки засиделись — когти на рабочем месте мажут, не продохнуть от вони. Пусть в область едут. 

— Они тебе этими когтями глаза и выцарапают. Область… Ладно, я в твою кухню не лезу. На мне решение вечных задач — буду думать, куда ушли мамонты, — Павел потер шрамованную переносицу — память об армейской службе — и махнул рукой. — Иди, правь народом железной рукой, товарищ диктатор. 

— А ты будешь мыслить? 

— Пить я буду. А потом документы готовить — ежегодный отчет. 

— Кстати, а кривая раскрываемости тоже вверх ползет? — спросил Лука, вставая. 

— Нет, глухари — птички певчие. Еще немного такого хорового пения, и нашего Каина дернут в столицу на пару с Авелем. Будут учить сольфеджио. 

Лука с сомнением покачал головой и отправился раздавать задачи. 

Но поселившееся после разговора внутри беспокойство не дало в полной мере насладиться воем тройки фурий, мановением начальственной руки посланных на сельский погост, до которого час на электричке и еще два километра пешком.

Пришлось браться за телефон и ворошить старые связи. Со связями выходило интересно: все что-то ощущали, но без конкретики, на каком-то метафизическом уровне. 

Стопроцентно плохие новости удалось добыть из двух мест. Неожиданных. 

Первая птичка прилетела из Ельска, областного городка-спутника. Забавно, что городок был официальным побратимом известного университета. Откуда у заграничной альма-матер это позорное родство, никто не знал, но факт оставался фактом. 

В ельском морге работал Степан. Фамилию его Лука запамятовал. Парень был пару лет как после вуза. Очень хотел из медиков уйти в некроманты, но талант подкачал. Полный ноль.