– Береги мои чертежи и проекты, – просил Валентин Джованну.

Дочь рыдала уже навзрыд, улыбалась дрожащими губами, крепко обнимала брата, ее сердце разрывалось от тоски. Но однажды она покинет отчий дом и перейдет в дом мужа. Для нее это расставание – репетиция расставания со всеми родными. И отцу было жаль ее. Но такова судьба благородной девушки. Он не мог держать ее возле себя вечно, как бы ни хотелось.

Вместе они вышли из дома.

– Поговори с Раулем Торнабуони без свидетелей. Выясни, какой он. Мы сделаем официальной новость о помолвке, только если ты убедишься, что Джованна будет счастлива с ним, – напомнил синьор Альба сыну, отведя Валентина в сторону.

– Да, отец.

– И не совершай глупостей. По тебе будут судить о всей нашей семье, – синьор Альба благословил его и поцеловал. – Езжай. Доброго пути.

Джованна бросилась Валентину на шею, он тоже плакал, расставаясь с ней. Отцу пришлось расцепить их, и дочь горько рыдала у него на груди, обвив его руками, пока Валентин садился на лошадь.

– Папа, папочка, дай мне поехать с ним, – просила она.

Задыхаясь от боли сестры, Валентин вылетел галопом со двора. Он знал, что теперь боль всегда будет в его сердце до того момента, как сестра снова не окажется в его объятьях.

Обернувшись на миг, он охватил все свое семейство, запечатлел в своей памяти их лица: отец улыбается и машет ему свободной рукой, обнимая другой Джованну. Лоренцо подмигивает и улыбается, Джакомо прощальным жестом поднял руку, словно знамя войска. Его маленькая армия. Валентин улыбнулся и поехал прочь, уже мечтая поскорее увидеть их снова.

В сумерках Лоренцо Альба подъехал к вилле Кареджи. Окна светились уютно, приглушенно, запах запеченных на жаровне мяса и овощей в переплетении с дымом был сладок. Вечерняя прохлада проясняла мысли. Лоренцо спрыгнул с коня, перебросил поводья мальчику-слуге, который, видимо, работал на конюшне. Лоренцо не терпелось войти, но в то же время он робел. Это было его третье посещение Платоновской академии, но первое в статусе приглашенного графом делла Мирандола. К тому же сегодня был особенный для кружка день – 7 ноября, симпосион в честь дня рождения и смерти Платона. Граф, пригласив его вместо Валентина, объяснил, что будет праздник и философские беседы, приедут все, кто обычно собирался там в течение года в разное время. Лоренцо чувствовал себя ребенком, допущенным к ужину со взрослыми. Он снял перчатки, входя в дом, отдал плащ, меч, перчатки слуге. Наверху уже слышались голоса, кто-то говорил, повышая голос, потом прозвучал другой, но слов было не разобрать.

– Вы как раз вовремя, беседа только началась.

Слуга провел его наверх, Лоренцо устремился вслед за ним, не чувствуя под ногами лестницы.

Оказавшись в зале, он сперва огляделся в поиске знакомых лиц. Лоренцо Медичи сидел в кресле, положив одну ногу на скамеечку. В свете факелов и двух каминов на его лице особенно выделялись массивный и сходящийся к острому кончику нос, квадратная выпирающая челюсть и темные глаза, горящие от удовольствия. Возле Великолепного сидел Анджело Полициано; Лоренцо посещал его лекции и знал его как блестящего преподавателя и поэта. Красная куртка Анджело невероятно подходила его смуглой коже и прямым черным волосам. Он был серьезен и слушал внимательно собеседников.

Лоренцо увидел среди слушателей пару друзей, но они стояли у стены, а ему сегодня полагалась скамья за столом: слуга жестом пригласил его присесть и наполнил ему кубок.

Здесь был и Алессандро, художник, что рисовал Джованну и Валентина; Лоренцо кивнул ему, тот поклонился.

Выступали Марсилио Фичино, основатель Академии, воспитатель Лоренцо Медичи, знаменитый в Италии мыслитель, и Джованни Пико делла Мирандола, оба одеты были в длинные одежды, которые подчеркивали их статус мыслителей и ученых мужей. Фичино был стар, лицо изрезано морщинами, а Пико молод и невероятно хорош собой. Они были словно Время, старое и мудрое, и Настоящее, пылкое и новаторское. Марсилио Фичино только закончил говорить, Лоренцо не все поймал, пока входил и осматривался, но речь определенно шла о преемственности знаний и наук.