Ты не можешь уехать, шептала зеленая вода, ты еще не видела Венецию по-настоящему. Ты не можешь уехать, пел ветер, у меня для тебя столько сокровищ!
– Коля сегодня кашлял, – веско уронила свекровь.
И снова долгая пауза, в которой внятно читалось: «Если ты не вернешься, он заболеет воспалением легких и попадет в больницу».
Вика никогда не могла понять, как у Ларисы Витальевны это получается. Иногда ее даже охватывало подозрение, что свекровь телепат и способна вкладывать свои мысли в головы других людей. У Вики никаких собственных мыслей в эту минуту не было, только тоскливый страх, что ее снова заставят делать что-то ненавистное. Так что ее голова – идеальный ящик, пустой и вместительный.
– Я всегда считала тебя хорошей матерью, – с легкой укоризной добила свекровь («Никогда не сомневалась, что мать из тебя никудышная»).
И тут Вика разозлилась. Может, она и ящик, может, и пустой, но она никому не позволит запихать в себя еще и чувство вины!
– Кашлял, так пусть пектусин на ночь рассосет, – сухо сказала она. – Вы все лучше меня знаете, Лариса Витальевна. Простите, экскурсовод ждет. До свидания.
И отключила телефон.
Крылатый лев с барельефа уважительно смотрел на нее. Вика глубоко вдохнула – и почувствовала, как напряжение отпускает ее. Она перевела взгляд на телефон и только сейчас заметила, что сжимает его так крепко, что побелели костяшки пальцев.
«Господи, я дала ей отпор. Не может быть!»
Ей захотелось плакать и смеяться одновременно. Одиннадцать лет! И впервые она, а не Лариса Витальевна, закончила разговор.
Впервые последнее слово осталось за ней.
– Я люблю тебя, – облегченно выдохнула Вика, адресуясь Венеции.
И наконец-то сделала то, что давно хотела: макнула голую пятку в прохладную текучую воду.
Глава 3
В отель она забежала всего на десять минут, переодеться. Выйдя из номера, Вика начала спускаться по лестнице и услышала снизу голоса.
Один, басовитый и сочный, принадлежал хозяину гостиницы. Другой показался ей смутно знакомым: сиплый, небрежно тянущий слова.
Вика перегнулась через перила, и перед ней открылась вся сцена.
Чернобородый хозяин яростно отчитывал высокого смуглого парня в драных джинсах, с золотой серьгой в ухе. Вика понимала едва ли половину, но уловила, что смуглого увольняют за какую-то провинность. Тот возражал с ленцой в голосе, и эта ироничная отстраненность окончательно вывела хозяина из себя.
– Пошел вон, свинья! – на этот раз Вика разобрала отчетливо каждое слово. – Мерда!
Парень огрызнулся. Фраза была короткой, однако подействовала как пощечина. Чернобородый схватил наглеца за грудки, тряхнул – и оттолкнул к стене. Спиной вперед перелетев через весь холл, парень врезался в витрину.
Хрусть!
Вика, словно зачарованная, смотрела, как мелкой сияющей крошкой взрывается стекло, витрина накреняется, а волшебная переливчатая муранская ваза летит вниз, навстречу каменному полу.
Дзынь! – жалобно сказала ваза.
– Ах! – сочувственно вскрикнула Вика, глядя сверху на две половинки.
– Порка мадонна! – задохнулся хозяин.
Парень поднялся, потирая локоть. За окном мелькнули фигуры в синих форменных куртках.
– Сюда! – заорал чернобородый. – Скорее!
Парень быстро, как рыба, скользнул к черному ходу, но был перехвачен на полпути широкоплечим блюстителем порядка.
В потоке слов, которые хозяин отеля обрушил на полицейских, мог бы утонуть и более сведущий в итальянском человек. Вика еле успевала вычленять главное.
– Сволочь! – хозяин тыкал пальцем в провинившегося. – Он давно хотел напакостить! Вы знаете, во сколько обошлась мне эта ваза, синьоры?!
– Сам виноват! – брезгливо выплюнул парень.