Желание возразить покинуло Джакомо, как только он взглянул на развернутую бумагу. Чертежи, понял Джакомо, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть детали. Чертежи большого квадратного здания. Вот арочный вход, вот широкий внутренний двор, вот окна и двери, ведущие внутрь…

Он узнал это здание. Он уже проходил мимо него в тот день.

– Простите, если я ошибаюсь, синьорина, – сказал Джакомо. – Это не дворец Медичи?

Роза разгладила складку на краю чертежа.

– Это и есть наша цель, – ответила она.

Джакомо расхохотался, все это показалось ему удачной шуткой, отличной уловкой, чтобы затащить его во Флоренцию для какого-то другого настоящего дела, которое задумала Роза. Но его веселье тут же исчезло, когда он увидел серьезные лица Божественного и Сарры. Стоявший напротив Халид уперся руками в бока. Он уставился на Розу так, словно у нее выросла вторая голова.

А синьора де Россо, которая, судя по всему, много чего повидала и сделала в этом бренном мире, так крепко стиснула пальцами чашку с вином, что Джакомо испугался, как бы она не раскололась на части.

– Ограбить семью Медичи? – спросила она. Ее глаза заблестели от любопытства.

Это было чистое безумие, но Роза кивнула в ответ.

– Уверена, вы уже слышали, но папа вернулся во Флоренцию, – сказала она. Она не была похожа на умалишенную, жаждущую смерти, но Джакомо и раньше приходилось ошибаться в людях. – И он остановился во дворце Медичи у своего кузена, кардинала Джулио Медичи.

– Если ты планируешь ограбить дворец, – заметил Халид, – то не разумнее ли будет подождать, пока папа не вернется в Рим?

– Можно подумать и так, – сказала Сарра. – Только настоящие деньги вовсе не там.

Роза ткнула пальцем в центр чертежа, где располагался внутренний двор дворца.

– Вообще-то во дворце Медичи золота не больше, чем в любом другом богатом доме Флоренции. Конечно, это тоже деньги, но и не то, что стоит серьезного внимания.

– И не настолько важно, чтобы подставлять себя под удар, – пробормотал Джакомо.

– Однако, – добавила Роза и бросила что-то на стол.

Бархатный мешочек, упавший в центр пергаментного листа, блеснул вышитым золотым крестом. Джакомо совсем недавно приходилось иметь дело с церковью, поэтому он тут же узнал сумочку для сбора пожертвований. Он не раз видел, как в подобные мешочки бросали монеты.

Щелк-щелк, проскрипели в его памяти деревянные бусины четок. Он отмахнулся от этого призрачного эха.

– Понимаю, – сказала синьора де Россо, склонившись над столом. – Это очень умно, дочка.

– Что это? – спросил Халид.

– Индульгенции [7].

Услышав ее голос, Джакомо тут же вскинул голову. С того момента, как Роза развернула чертежи, Божественный застыл, не сводя глаз с пергамента, изучая его с сосредоточенностью художника. Джакомо вдруг пришла в голову мысль, а не под крылом ли семейства Медичи начинал свою карьеру Микеланджело Буонарроти?

– Да, индульгенции, – ответила Роза. – В христианском мире верующие отдают деньги в руки церкви, чтобы спасти свои бессмертные души. Гнев, похоть, зависть, гордыня – любого из этих грехов достаточно, чтобы обречь человека на вечные муки, о чем церковь с удовольствием напоминает ему каждое воскресенье и большую часть остальных дней по утрам. Но, к счастью для верующих и для нас, церковь также готова предложить отпущение грехов… за несколько золотых флоринов и земной поклон перед любым из посланников папы.

– Сделка, – сказала Сарра.

– Выгода для обеих сторон. Верующие спасены. А церковь богатеет.

– Значит, Ватикан сидит на горе золота, – произнес Джакомо. – Это разве новость?

Роза уперлась руками в чертежи, обрамляя ладонями парадный вход во дворец Медичи.