СТИВЕН. Потому что он – человеческое существо.

КОРА. Знаешь, не совсем.

СТИВЕН. Кстати, я почти что помню.

КОРА. Помнишь что?

СТИВЕН. Если бы я мог вспомнить, я бы объяснил. Но не могу, теперь. Хотя вроде бы припоминаю, что все помнил, когда был ребенком. Но младенческие воспоминания ускользают все дальше и дальше по мере того, как человек становится старше. Совсем как у Вордсворта.

КОРА. Совсем это не похоже на Вордсворта. Вордсворт не был безумцем. И я уверена, не стал бы он весь вечер сидеть на полу, корча рожицы младенцу.

СТИВЕН. Так я безумен, потому что люблю детей?

КОРА. Не потому, что любишь. Потому что их хочешь.

СТИВЕН. То есть желания иметь ребенка у тебя никогда не будет?

КОРА. Стивен, если ты хочешь ребенка, попробуй девять месяцев поносить его в себе, а потом вытолкнуть через маленькую дырочку между ног. Если это не умерит твой энтузиазм, можешь продолжить. Только не рассчитывай, что я буду заботиться о них. А теперь я должна определить, в какой спальне минимум плесени, чтобы поселить там Конрадов. К сожалению, они не привезут младенца, поэтому, если ты намерен провести субботний вечер на полу, говорить тебе придется с собакой.

СТИВЕН. Твое предложение мне нравится.

КОРА. А что насчет ящика?

СТИВЕН. Ящика?

КОРА. Да. Будем мы его вскрывать, чтобы посмотреть, что внутри?

СТИВЕН. Может, оставим все, как есть. Не будем тревожить тайну. Глядишь, и найдем ключ.

КОРА. Какой ключ? Этот ящик пролежал в земле лет триста. Ну почему писатели такие дураки? (Отходит, возвращается, эротично целует в губы, смотрит на него, обхватив его голову руками). Ребенок. Святой Боже. Да ты сам ребенок. (Целует в нос и уходит).

СТИВЕН. Совершенно верно. Конечно, ты права, Кора. Иметь ребенка – полнейшая бессмыслица, здешняя сторона смерти. Да о чем я только думал?

(Поднимает ящик, смотрит на него, трясет, прислушиваясь, как гремит содержимое ящика. Свет гаснет под карканье ворон).

(Ночь. Цикады. Сад за особняком залит лунным светом. СТИВЕН натыкается на МАРТИ, которая сидит на скамье).

МАРТИ. Я знала, что сегодня вы придете.

СТИВЕН. Как вы могли это знать, если я сам не знал?

МАРТИ. Что-то в ваших глазах.

СТИВЕН. Вы можете читать по моим глазам? Что ж, это талант. Но правда в том, что вы преследуете меня.

МАРТИ. С какой стати мне преследовать вас? Или вы думаете, у меня недостаточно проблем и без того, что внезапно подскакивать к незнакомому мужчине и кричать ему на ухо: «Бу-у-у»?!

СТИВЕН. Я про то, что много думал о вас в моей другой жизни. После пробуждения.

МАРТИ. А эта ваша жизнь не после пробуждения?

СТИВЕН. На самом деле, я не знаю, что это. Но точно знаю, что думал о вас, в те долгие дни, когда вроде бы был кем-то еще. Не то, чтобы кем-то еще, но… Не знаю, как мне это объяснить. Я думаю, у нас есть что-то общее, у вас и у меня. Мы оба движемся сквозь существование необъяснимыми, постоянно растворяющимися, исчезающими в воздухе.

МАРТИ. Никогда не видела вас исчезающим.

СТИВЕН. Большую часть своего времени я пишу, и то, что я пишу, исчезает, даже когда я это пишу. Такое ощущение, что пишу я страницу за страницей в одной комнате, тогда как Бог сидит в соседней, чтобы съесть их, одну за другой.

МАРТИ. По мне писательство исключительно глупое занятие.

СТИВЕН. Да, очень часто. Но не всегда. (Смотрит на нее).

МАРТИ. Что? На что вы таращитесь?

СТИВЕН. Вы такая красивая, призрак. Я чувствую, что знал вас, как-то, когда-то. Словно… (Пауза. Завывание ветра). Вы дрожите. Чего вы боитесь?

МАРТИ. Что-то злое прошло совсем близко. Я это почувствовала. Что-то очень черное.