– Э-э-э…, – Александр на миг скосил глаза в сторону. – Это в пятнадцати километрах от Четвёрочки на север, северо-запад будет.

– Так точно, – капитан Давыдов кивнул. – Во-вторых, твой отец никак и ни коем образом не запятнал себя сотрудничеством с оккупантами.

Александр недовольно засопел.

– И не сопи тут у меня, – сурово одёрнул капитан Давыдов. – В нашей работе необходимо проверять все возможные версии, в том числе далеко не самые приятные. Так вот, твой отец никак и ни коем образом не запятнал себя сотрудничеством с оккупантами. Насколько мне удалось выяснить, до деревеньки Дубуяна финны просто не дошли. По крайней мере, там никогда не было ни назначенного старосты, ни трёх-четырёх полицаев ему в помощь. Ну как это обычно было в прочих деревнях.

Однако, после освобождения Кондопоги, твой отец так и не вернулся в Четвёрочку. Хотя у него там остался добротный дом и рабочее место бригадира в леспромхозе. Но и это ещё не всё. Как мне удалось выяснить, на момент изгнания оккупантов деревня Дубуяна оказалась нежилой.

– Как это понять «нежилой»? – Александр откровенно удивился.

– А вот именно, что не жилой, – повторил капитан Давыдов. – Местные жители, а это пять дворов и от двадцати до тридцати человек, покинули её непонятно когда и непонятно по каким причинам. Избы остались целы, трупы местных жителей, или хотя бы место захоронения, обнаружить не удалось. Они просто исчезли. Отследить судьбу хоть кого-нибудь мне так и не удалось.

Ничего себе! От таких новостей Александр просто растерялся. И как это всё понимать? Александр вопросительно уставился на капитана Давыдова.

– Короче говоря, твоих родителей, а так же младших брата и двух сестёр, не оказалось среди живых, – произнёс капитан Давыдов так, будто ударил прикладом ППШ по голове. – С другой стороны, оккупационные власти строгой отчётности по арестованным, умершим и казнённым не вели. А если такая документация и была, то обнаружить её не удалось. В Кондопоге был лагерь для так называемых «неродственных народов». Знаешь, что это такое?

– Успел узнать, – хмуро ответил Александр. – Во время оккупации Карело-Финской ССР финны разделили всех жителей на так называемые «родственные народы», карелы, финны, ингерманланцы, веспы и даже эстонцы; и на так называемые «неродственные народы» – русские, украинцы и все прочие.

– Верно, – капитан Давыдов кивнул. – Твои близкие вполне могли угодить в концлагерь для «неродственных народов» и сгинуть в нём без следа.

– Вы хотите сказать, – медленно произнёс Александр, – что в той братской могиле на городском кладбище моих родных может и не быть?

– Может да, может нет, – капитан Давыдов виновато пожал плечами. – Ещё раз повторю: у твоего отца не было никаких причин скрываться от советской власти. Тем более у него на попечении были жена и трое несовершеннолетних детей. Но раз твоих родных не оказалось среди живых, значит, они среди мёртвых. Не мне объяснять тебе, какую войну мы вынесли.

Это точно, сухой ладонью Александр провёл по горячей щеке. В СССР не осталось ни одной семьи, которая не потеряла бы родных и близких на фронтах Великой войны, в оккупации или в тылу под снарядами и бомбами фашистов.

– Да, кстати, – капитан Давыдов первым нарушил неловкую паузу. – Раз ты теперь участковый инспектор милиции, то у тебя появилась отличная возможность выяснить судьбу своих родных. Походи, поспрашивай, в тут же деревню Дубуяна загляни. Как знать, может сумеешь найти если не живых, то хотя бы могилы, настоящие могилы, а не предполагаемые.

Дознание рекомендую начать с Раи Малюковой, она как раз в леспромхозе работает, комендант общежития. Это она по большей части рассказала мне о судьбе твоих родных. Рае Малюковой довелось пережить оккупацию, сперва в Четвёрочке, а потом и в Кондопоге. Уже здесь она встретила Красную армию.