Мир словно замер, застыл, замолчал. Лишь глухая тишина, давящая с огромной силой на голову, и воздух, который даже не качнулся, несмотря на всё происходящее. Явно шумное, громкое, вопящее.

– Твою ты богу душу мать! – услышала я, как сквозь толстый ватин, Пашу.

В оцепенении смотрела, как он буквально запихивает в страховочную систему Никиту и вцепившуюся в него мёртвой хваткой Алёнку. Читала по губам, как орал в рацию:

– Поднимай! Поднимай, я сказал! Беру ответственность на себя. Сказал, на себя. Надо будет, сяду! Поднимай!

Парочка взвилась вверх, быстро превращаясь в крошечных человечков, болтающихся в небе на тонкой тесёмке. До одури пугающая картина. Нереальная, фантастическая, из фильмов-апокалипсисов, всего, что никак не могло произойти в жизни студентки-второкурсницы, самый большой экстрим которой – полёт лоукостером к месту учёбы.

– Сейчас ты, – крикнул мне Пашка, глядя, как Никитос с Алёнкой скрываются в чреве вертолёта, и оттуда вылетает трос с болтающейся на ветру страховочной системой.

В ужасе я замерла. Просто не могла поверить, что сейчас на меня наденут страховку и поднимут на чёртову высоту самых больших деревьев, даже выше.

– Спокойно, всё хорошо, Марин, – чётко, почти по слогам проговорил Паша. – Зажмурься, не смотри вниз, в вертолёте тебя парни подхватят.

В ответ я кивнула, изо всех сил постаралась как можно уверенней, ведь если подняли Никитоса с Алёной, то и меня обязательно поднимут. Посмотрела наверх, к шумящей над нами машине.

Вдруг внезапный порыв раскалённого ветра, который обдал нас таким жаром, что я невольно взвизгнула, накренил вертолёт, как детскую игрушку. Спасательный трос, уже размотанный на большую часть длины, зацепился за опору шасси.

Пашка отчаянно замахал руками, глядя наверх и крича в рацию. Вертолёт, опасно кренясь, начал набирать высоту и удаляться от нас, постепенно превращаясь в точку размером с муху.

Мы остались посреди тайги, один на один со стихией. В лицо ударил обжигающий ветер. Мгновение назад ветер если и был, то не палящий, а самый обыкновенный, приносящий запах леса, сейчас же словно жерло вулкана открылось, и оттуда, опаляя, плевалась магма.

От ужаса и осознания происходящего, я впала в нереальный ступор. Соображала с огромным трудом, глядела на происходящее, как сквозь толщу воды, и ничегошеньки не понимала.

Окружающее замерло, застыло, замолчало. Меня окружала глухая тишина, давящая с огромной силой на голову.

Мир качнулся. Закружился. Стал одним расплывчатым пятном, похожим на керосиновые круги на воде.

– Марин? – слышала я откуда-то чей-то неясный, незнакомый голос. Не понимала, чей это голос, откуда он звучит, что происходит прямо здесь и сейчас. Я проваливалась в кроличью нору и летела, летела, летела вниз, не соображая, кто я и где нахожусь… – Марина? Марина!

Резкая боль от пощёчины вывела меня из транса вместе с очередным окриком: «Марина!». Рефлекторно я схватилась за щёку, мгновенно приходя в себя.

– Бежим! – крикнул Паша, схватив меня за запястье.

– Я не могу, – сказала я.

– Должна смочь, – всё, что ответил он, дёрнув за руку.

Я вынуждена была рвануть следом. Я бежала, бежала и бежала, снова бежала и снова. Переставляла ноги, не чувствуя под собой почвы. Падала, поднималась, снова бежала, бежала, бежала.

Задыхалась, но бежала, бежала, бежала, и бежала. Глотала казавшийся горячим воздух, давилась собственной болью.

Ветки хлестали по лицу, рукам, ногам, я не чувствовала ничего, кроме оглушающей боли и руки Паши, которая тащила меня вопреки всему.

Вопреки мне самой, моей слабости, моего сковывающего страха, вопреки всему и вся… всему и вся… всему и вся.