– Да ты не ходячий просто был…

– Алка, помолчь. Ну, а утром подумал, решил – пойду на мировую.

– Подумал он… Опохмелиться нечем было, вот и прибег, – язвит жена, но Толика, похоже, все это даже забавляет.

– Речь не о том. Посидели у тещи, потолковали. Вроде помирились. Ну, она выставила, все втроем вмазали, ну и с Алкой там и остались. Проснулся ночью, по нужде. Пробираюсь назад в комнату, ощупью… Теща дрыхнет. Ну я и шасть к секретеру…

– Рецидивист прямо, – комментирует Алка.

– Не знаю, кой черт меня под руку толканул… А просто – денег-то ни шиша, утро забрезжит – чем похме-ляться стану? Ну и залез. Думаю, поживлюсь десяткой, и хорошо. И надо же, хмельной был, а сообразил – где бабы деньги-то спрячут? В белье, где же еще!

– Психо-о-олог…

– В общем, сую руку под белье в нижнем ящике – а там белья-то всего ничего.

И денег никаких – пачка бумаг. Толстенькая! Дрон, у тебя какая книга самая толстая?

– А Бог его знает… Справочник фельдшера.

– Ну вот, так в аккурат такой толщины пачка и была. На кухню выволок, глядь – акции «Эм-Эм-Эма». А я б знать не знал, что с ними вообще делают, если б не тот телевизор…

– Это точно. От Лени Голубкова, как от судьбы, – не уйти.

– Было. Да у меня-то вся жизнь, ты помнишь, как в сумерках проходила…

– И у меня от тебя – в потемках, – вставляет жена.

– Да уж… Короче, в башке всплыло сразу: свободно продаются и покупаются… Ну я всю пачку возьми да и сунь в авоську… А пока теща дрыхнула – втихаря из квартиры-то и утек.

– А мамашка моя тоже хороша, – перебивает Алка, – ни мне, ни Славке, брату, про те акции ни гугу. Я-то знала, что у нее давно еще тысяч десять на книжке лежало, мы с Толиком когда еще просили, на квартиру-то… Сказала:

«Нету», как отрезала. А потом я уже и забыла об них… Вернее, решила – пропали на книжке-то…

– Ага, у Авдотьи Никитичны пропадут, пожалуй, кукиш с маслом… Зря она, что ли, за прилавком тридцать лет простояла… Зажала денежки…

– Не болтай зря. Я-то с ней росла, помню, как они доставались…

– Да и люди не без глаз… Там – привес, там отвес…

– Да?! Много ты на той копеечной картошке с морковкой наперевешиваешь? – рассердилась за мать Алка. – А мешки те – на себе тягай, а картошку ту мерзлую – руками разгребай с подсобки-то, а заведующей – дай, а участковому – дай, а инспекторам всяким торговым – дай… Это ты все подсчитал? С тех копеек-то? Так что молчи уж…

– А на квартиру – зажала-таки…

– Да что тебе давать-то было – вес одно ушло б, как в прорву… Лешке она нашему собирала, думала, хоть он по-человечески поживет, на нас уже крест поставила… – Алка хлюпнула носом.

Толик передохнул тяжело:

– Да, ладно, теперь-то чего. Ну а с Лешкой… Да, права она с Лешкой…

Забросили совсем пацана. Ничего, как от матери с деревни приедет, я его это…

Да в лицей отдам! Сколько б ни стоило! Пусть тот английский изучает, щас оно надо! Скажи, Дрон?

– Без английского теперь никуда, – авторитетно киваю я.

– Прям уж в лицей сразу… – счастливо улыбается Алла.

– А чего?.. Он у нас головатый! От Олеговых книжек не отходит!

– Это от Олега не отходит, – вздыхает жена. – У нас-то в комнате, ты вспомни, пьянки да гулянки… А тебе, Олежек, жениться бы надо да самому деток завесть…

– Повременю. Вот новую жизнь начну… так что с акциями теми?

– Ну вот. Пошел я, значит, на пункт ихний, да все, как есть, на деньги-то и обменял! Словно голос какой нашептал – акция, она бумажка, деньги надежнее…

– Это у тебя «белая» начиналась, раз голоса-то уже слышал, – хмыкнула Алка.

– «Белая», не «белая», а только если бы не я, осталась бы твоя мамашка щас сиротой казанской. Без копейки, значит. Короче, получил я деньги и аж обмер: это ж миллионы! Как во сне!.. Сунул их в ту же авоську да домой потрусил, благо недалеко… Иду сам и думаю: а ну как стопарнет кто? Из-за этих «лимонов» и жизни лишить могут!