Оставшись одна-одинёшенька, женщина не ведала, что ей делать дальше. И от боли, поселившейся в душе, от глубокого отчаяния вопила, рыдая, на весь лес, на всю Вселенную, взмаливаясь в своём горе ко всем Богам.

Негодуя, она выплескивала им своё ноющее, рвущее душу в клочья чувство, которое даже не знала как назвать, но оно будто сроднилось, срослось с ней, червоточиной поселившись в Душе и образовав внутри огромную бездонную пропасть, вместившую в себя боль, разочарование, отчаяние, беспомощность, стыд, подлость, страх, предательство…

Боги слушали её причитания и молчали.

Продрогнув насквозь, до самых костей, до каждой своей клеточки тела, она, кутаясь в старый мех подстилки, утерла слезы и почти на ощупь стала пробираться в темени непроглядной ночи, туда, куда глаза глядят.

Женщина двигалась осторожно, тихонько переставляя ноги по шатким каменистым обледенелым уступкам горы, по качающимся, обледеневшим скользким камням, узким тропам… Пока случайно в можжевеловых зарослях не набрела на вход в пещеру, плотно затянутый переплетёнными, густо спутавшимися за века сухими ветками.

Бояться ей уже было нечего, так как самое страшное, что только может произойти с женщиной в ее жизни, с ней уже случилось, поэтому в незнакомую пещеру Белокуриха пробиралась отчаянно смело.

Не щадя своих окоченевших рук в борьбе за своё существование, обдирая ладони в кровь, она расчистила лаз в открывшийся горный лабиринт, в тайный, сырой, пахнущий прелой хвоёй можжевельника закуток каменистых недр, ставший для неё единственным шансом на спасение и давший кров.