Я открыл свой ранец и извлек оттуда немного кукурузы, позаимствованной мною у филиппинца. Потом зачерпнул еще одну пригоршню желто-оранжевых зерен и протянул их Картофляю.

– О, спасибо, большое спасибо! Не волнуйтесь, я завтра же с вами рассчитаюсь. – Он собрал зерна в кучку и стал их по одному закидывать в рот.

Молодой солдат, который несколько минут назад выяснял отношения с Картофляем, тихо уселся рядом с нами. Его глаза жадно блестели.

– Проваливай! – крикнул Картофляй, грубо отпихивая незваного гостя.

А тот все не уходил, медлил, посматривая на меня с тайной надеждой. Но моя спонтанная альтруистическая щедрость внезапно испарилась. Солдатик, тяжело вздохнув, в конце концов медленно поднялся на ноги и поплелся прочь.

Я долго всматривался в изможденное лицо парня и понял, как тяжело ему далось кажущееся спокойствие. По-видимому, у бедняги не осталось ни крошки еды. Я вдруг понял, что облагодетельствовал не того человека. Но исправить ситуацию уже было невозможно. В любом случае, успокаивал я сам себя, если бы я случайно не разжился кукурузой, никому вообще ничего не досталось бы.

Картофляй вытер губы.

– Благодарю, – сказал он мне. – Никогда не забуду вашей доброты, до самой смерти буду помнить.

– Боюсь, нам недолго ждать осталось, и вам, и мне, и всем остальным, – горько усмехнулся я.

– Точно, – поддакнул он. – Ну вот, подкрепился, пора делать запасы на будущее. Как только стемнеет, я проберусь в госпиталь и сопру там, что плохо лежит.

– Я бы на вашем месте не стал этого делать, – тихо произнес я. Мне хотелось напомнить ему, что, обчистив госпиталь, он лишит еды пациентов. Но собственные доводы внезапно показались мне совершенно неубедительными.

Тут я заметил, что Малярик поднялся с земли и прислонился к дереву. Его трясло в лихорадке. Не замечая нас, он с тоской всматривался в голубевшую даль. Я проследил за его взглядом, но ничего интересного не обнаружил.

– Что с тобой? – удивился Картофляй. – Любуешься природой или что-то случилось?

Малярик обернулся, пытаясь определить, кто с ним разговаривает, но не смог сфокусировать взгляд ни на ком из нас. На его штанах проступило и расплылось большое темное пятно. На почве малярии у больного развилось недержание мочи.

Вместе с каким-то солдатом мы подошли к Малярику и обхватили его руками. Ладонями я чувствовал жар, исходивший от его тела.

– Проклятье! – пробормотал мой напарник. – Мы даже не можем поменять ему штаны.

– С этим нельзя ничего поделать, – равнодушно бросил другой солдат. – Эй ты, захочешь помочиться – дай знать. Мы поможем тебе.

Осторожно уложив больного на траву, мы с напарником вернулись на свои места.

– Бесполезно, – мрачно произнес кто-то. – Он все равно долго не протянет.

Наступила короткая пауза.

– Послушайте! – неестественно громким голосом воскликнул один из солдат. – Вы понимаете, что все мы – жалкая кучка дезертиров? – Он единственный в нашей компании до сих пор еще не прошел процедуру изгнания из родной части.

Никто не проронил ни звука.

Я встал и побрел к ручью, который серебрился в сотне метров от меня у подножия горы. Я решил набрать воды во фляжку, пока окончательно не стемнело. Догадавшись о моих намерениях, несколько солдат окликнули меня и попросили заодно наполнить и их фляжки. В результате у меня в руках оказалась целая связка сосудов.

Я плелся по тропе и размышлял. Выходило, что даже обреченные люди пытаются как-то облегчить свое существование и перекладывают часть личных проблем и забот на чужие плечи, эксплуатируют посторонних людей, таких же бедолаг, как они.

Шагая обратно по окутанному ночным мраком лесу, я увидел среди деревьев Ясуду. Он что-то варил в котелке над костром. Вспышки огня освещали его лицо, и я заметил, что оно все изрезано, словно шрамами, бесчисленными морщинами.