4. Глава 4

Два года спустя

- Некраска, ты ли?! – Местята бежал к другу давнему. – Вот где довелось свидеться. Здрав будь, Квит.

- Боровой! – Некрас шагнул навстречу, обнял крепенько, по спине ударил широченной ладонью. – Ты как тут? Слыхал, что подался в дружину к князю Ладимиру.

- Подался, да не пригодился, – вздохнул тяжко Местята. – Теперь тут обретаюсь. В Лугани пристал к мельнику Шуеву. Работаю за деньгу малую и харчи.

- Вон как… – Некрас покивал. – А что ж домой в Решетово? Мамка твоя по зиме болела. Батя седой весь стал.

- Не поеду, – от друга отвернулся, руки на груди сложил. – Чего я там не видал?

- А здесь-то что? Медом помазано? Иль зазнобу сыскал? Говори уж, Местька.

Некрас улыбался озорно, словно хвастался зубами: белыми, крепкими.

- Стыдно. Куда я поеду? Без деньги да без ремесла? – Местята спесь унял, загрустил.

- Эх, друже, не туда глаза твои смотрят. Ты вот что, головы-то не опускай. Айда ко мне на насаду*? При мне будешь. Сленишься – не спущу, а помогать начнешь – без деньги не останешься, – Некрас хлопнул по плечу дружка своего неудачливого.

- Возьмешь, Некрас? Взаправду? – Местята удивился, но и обрадовался. – К себе? Ты теперича птица важная. Слыхал, что отец тебе грамоту* свою отдал. Теперь ты сам-один купечествуешь.

- Ну, будет тебе, – Некрас вроде и удерживал друга от слов льстивых, а все же, гордился. – Я за себя беру Цветаву Новикову. Гостить к новой родне приехал, подарки привез. Лёд тронется через месяц, так и собирайся. Токмо помни, коли со мной, значит мой ты человек. Уяснил, голова твоя дубовая?

- Да я…я… Некрасушка, я жизни не пожалею….Я … – Местятка заметался, не умея подобрать нужных слов. – Погоди-ка, Цветаву? Брешешь! Первая красавица в Лугани. Богатейшего роду.

- Так и я не пальцем деланный. Квитов все знают. Ай, не так? – Некрас подбоченился, шапку на макушку сдвинул. – По себе беру.

- Так, а я чего? Я ничего. И то верно, Квиты род известный не токмо в Решетово.

- А если так, то давай-ка, друже, обмоем уговор наш, а? Вот тебе полденьги, так ты иди и купи медовухи. Самое то по времени. Глянь, весна-то борзо принялась. Снега быстро подались. Не дороги – речки малые.

Некрас и Местята стояли у высокого забора. Вдоль широченной улицы выставлены торговые лотки. Народ по теплу первому сновал возле торговцев, деньгой сорил. Чего тут только не было! И свистульки, и ткани иноземные, и бусы девичьи, и пряники последней муки.

Капель звенела, что птичья трель. Солнце согревало, делая белый снег серым, а потом и вовсе сжигая. Девки, что толпились у лотошников, распахнули тёплые зипуны*, платки с кос скинули. Смеялись весело, будто пташки щебетали после ледяной зимы.

- Так я побегу, а, Некрас? Возьму медовухи Сокуровской. Уж дюже хороша, – Местята подпрыгивал на месте, словно молодой нетерпеливый жеребчик.

- Беги, Местька, беги, – Некрас отдал половину деньги, посмотрел вослед убегающему дружку, а сам с места не двинулся.

Прислонился широченной спиной к нагретому деревянному забору, вроде как прижмурился на солнце. А сам-то на девок глядел. Много их, все разные, а для Некраса будто на одно лицо.

За целый год с половинкой, что Некрас ходил на своей насаде, успел пересмотреть дев великое множество: иноземных и своих. Долго-то ни с одной не задерживался. Скучно становилось, и уходил, бросал дурёх. Все купеческим своим делом отговаривался, мол, вода зовет, деньга сама собой не делается. Слёз повидал, ругани наслушался, но и в бабье научился разбираться не в пример прежнему.

Одна ждала подарков, другая льстивых слов, третьей хотелось гордиться мужем – знатным купцом. А более-то и не было у девок мечтаний и мыслей. Бывало, что и влюблялись в Некраса, только любовь девичья короткая, но с дальним умыслом – женой стать. Под такой умысел и притворялись девки: кто тихоню из себя строил, а кто веселушку.