– Тише, тише, волчонок мой родной! – Добровзора гладила его по лицу, стараясь успокоить.

Огнеяр снова опустил голову к ней на колени.

– Не могу я тебя им отдать, матушка моя, – тихо, с отчаяньем заговорил он. – Пока ты с мной – я человек. Потому что ты одна во всем свете во мне человека видишь. А не будет тебя – я для всего мира стану волком. Я для всех – волк.

– Не весь же век мне с тобой быть, – с нежной грустью ответила княгиня, перебирая его волосы. – И без Велы мой срок придет. Все матери умирают, и я умру. А чтобы люди волками не делались, им боги любовь дали. Сперва мать любит, потом – жена, дети остаются. Не будет меня – будет у тебя подруга. Она тебе не даст волком сделаться.

– Да где же я найду ее? – с тоской спросил Огнеяр. – От меня же девки шарахаются.

– Ну, не все же! – Княгиня лукаво улыбнулась.

– Да ну! – Огнеяр знал, о чем она говорит. – Это любопытство одно, не любовь. Носил бы Неизмир волчью шерсть на спине – козы глупые к нему бы липли! А вот кто меня самого любить будет… Не родилась еще такая, видно. Ее Вела в колыбели придушила!

– Не говори! – Княгиня положила руку ему на затылок. – Вела сильна, да и Лада Светлая не слаба. Найдет она тебе подругу. Ты человек для меня, и другая в тебе человека увидит. Ты сам только его в себе не потеряй.

Руки княгини ласкали его волосы, серую полоску волчьей шерсти, которая выбегала из-под волос у основания затылка и по хребту сбегала под ворот рубахи. Ей самой было странно думать, что найдется девушка, которая с чистым сердцем забудет об этой шерсти и полюбит ее сына как человека, как жениха и мужа. Но Добровзора любила своего волчонка, как всякая мать любит единственного ребенка, дорого ей доставшегося, и верила в его добрую судьбу.

– Вот женишься, я внуков буду нянчить, – вслух мечтала она и уже видела в мыслях какие-то неясные образы красивой молодой невестки, кудрявые детские головки, ощущала теплую тяжесть маленького тельца у себя на руках. И это так тронуло сердце, что слезы показались на глазах у княгини. Она ведь еще совсем не стара и могла бы сама еще иметь детей, если бы не эта странная судьба, почетная и злая!

– Жениться? – с унылым презрением повторил Огнеяр. Для него это слово было лишено настоящего смысла, он никак не мог вообразить себя женатым, накрепко связанным с другим человеческим существом. Он слишком привык к мысли, что он не такой, как все, и ему нет пары. – Где невесту взять? – продолжал он. В мыслях его не мелькнуло ничьего образа, кроме Милавы из рода Вешничей. – Да и куда ее вести? Сюда? У Неизмира-батюшки благословения просить?

Огнеяр выпрямился и решительно замотал головой. Он не ощущал никакой необходимости в жене, на общий толк ему было наплевать, да и не хотелось вести жену в дом, где хозяином Неизмир.

– Это твой дом! – с непривычной твердостью ответила княгиня. Лицо ее стало строгим, даже упрямым. Видно, она уже не раз думала об этом. – Это дом твоего деда и прадеда, здесь живут твои чуры. А не его.

– И сколько же ему быть здесь в хозяевах?

Огнеяр поднял на мать жесткий, требовательный взгляд. Он не так уж стремился быть князем и повелевать другими, но не мог стерпеть, чтобы кто-то пытался повелевать им самим. Неизмир давно уже оставил попытки приказывать ему, но само звание – княжич – указывало на подчиненное положение Огнеяра и унижало его.

– Не век, – только и ответила Добровзора, отводя глаза.

Горящий взгляд сына смущал ее, и она не знала, что ему сказать на это. Для княгини не было тайной, что Неизмир мечтает передать княжеский стол своему брату, но она не могла согласиться с этим. Помня о правах своего сына, она молчала до поры – до того времени, пока Огнеяр поймет, чего хочет. До сих пор он не горел желанием опоясаться княжеским мечом и княжеские дела совсем не занимали его. А ведь ему, с его волчьей шерстью на спине, вдесятеро труднее было бы настаивать на своих правах. Созови он сейчас вече и спроси у чуроборцев: «Люб ли я вам?» – во всем городе едва ли найдется человек, который ответит «да».