(О, Сейди, не стоит так злорадствовать. Не так уж сильно я об этом жалел.)

– Ага, – подтвердил я. – И еще она была с крыльями и плевалась огнем. Ты когда-нибудь видел подобное раньше?

Амос положил жучиный панцирь на стол и легонько потыкал его пальцем, как будто ожидал, что тот вдруг оживет и поползет. Мы сидели в библиотеке в полном одиночестве, что по нынешним временам было большой редкостью. Обычно большой круглый зал со стеллажами вдоль стен был битком набит нашими учениками, которые шарили по ячейкам в поисках нужных свитков, рассылали во все концы света шабти за какими-нибудь нужными артефактами или книгами, а то и пиццей. Мозаика на полу зала изображала бога земли Геба с деревьями и реками на груди, а на своде потолка над нами растянулась богиня неба Нут с кожей, усеянной звездами. Обычно в этом месте я чувствовал себя уютно и безопасно, как будто эти два дружелюбных к нам божества оберегали меня от всех невзгод. Но теперь я с опаской поглядывал на выстроившихся по углам шабти, неосознанно ожидая, что любой из них может вдруг рассыпаться грудой дохлых жуков или напасть на нас.

Помолчав немного, Амос произнес заклинание А’макс – «Сгори».

Над скарабеевым панцирем полыхнул красным маленький иероглиф:

Сухой панцирь вспыхнул, мгновенно превратившись в крохотную кучку золы.

– Кажется, я припоминаю один рисунок, – задумчиво сказал дядя, – из гробницы фараона Тутмоса III. На нем как раз изображена трехголовая крылатая змея, подходящая под твое описание. Но что это может означать… – Он озадаченно покачал головой. – Понимаешь, в египетской мифологии змеи могут быть и злыми, и добрыми. Среди них есть и враги Ра, и его защитники.

– Ну, вряд ли эта тварь была защитницей, – нахмурился я. – Она требовала отдать ей свиток.

– Однако у нее было три головы, что может символизировать три ипостаси Ра. И возникла она именно из обломков статуи Ра, а не какого-то другого изваяния.

– Ра тут ни при чем, – упрямо возразил я. – С какой стати бог солнца стал бы мешать нам искать его? И кстати, я узнал голос, которым говорила змея. Это был голос твоего… – я поспешно прикусил язык, – в смысле, это был голос того помощника Сета, в которого вселился Апоп. Тогда, у Красной пирамиды.

Амос отрешенно уставился мимо меня.

– Ужасноликий, – вспомнил он. – Думаешь, эту змею подослал к тебе Апоп?

– Вот именно, – кивнул я. – И еще я думаю, что это он подстроил нам те ловушки в Бруклинском музее, и он же говорил со мной под видом бау. И если ему хватает могущества, чтобы без помех проникнуть в особняк…

– Нет, Картер, вряд ли. Даже если в остальном ты прав, не думаю, что это был Апоп. Если бы он вырвался из своей тюрьмы, Дуат содрогнулся бы до самого основания, и любой маг непременно почувствовал бы это. С другой стороны, проникнуть в разум кого-нибудь из своих приспешников и отправить его в хорошо защищенное место с посланием довольно просто. Не думаю, что эта змея могла причинить вам какой-то серьезный вред, тем более что проникновение через все слои защиты нашего дома должно было отнять у нее массу сил. Скорее всего, ее послали просто для того, чтобы предостеречь тебя… и напугать.

– И это отлично сработало, – буркнул я.

Я не стал спрашивать Амоса, откуда ему так много известно об одержимости и о путях Хаоса. Уж наверно, когда в его тело вселился сам Сет, бог зла, у него была куча возможностей вникнуть в эти премудрости. Сейчас он выглядел и вел себя совершенно нормально, как прежний старый добрый Амос, но у меня был собственный опыт, так сказать, «богоносительства», с той поры как в мое сознание проник Гор. И этот опыт доказывал: уж если тебе довелось стать носителем божественной сущности – неважно, случилось это по твоей воле или нет, – ты уже никогда не будешь прежним. В тебе остаются чужие воспоминания, отголоски чужих мыслей, иногда даже следы божественного могущества. И я не мог не заметить, что цвет магии Амоса с тех пор изменился. Раньше он был голубым, а сейчас иероглифы дядиных заклинаний светились красным – цветом Сета.