Сэр!

Меня глубоко печалит сверх всякой меры, что моя совесть требует, чтобы я сообщил Вам эту горестную новость, не только во благо нашего товарищества и его репутации в обществе, но также чтобы предостеречь Вас об опасностях чрезвычайно щедрого и чрезвычайно доверчивого духа. На Феттер-лейн, у Хол…

Три последние слова были смазаны: очевидно, автор письма сунул его в стопку бумаг, не высушив чернил.

Хлопнула дверь где-то на нижнем этаже. Я прислушался. Кто-то поднимался по лестнице. Шаги приближались. Я собрал бумаги, вернул их в шкаф и положил флягу сверху. Когда я закрывал дверцу, петли заскрипели.

Теперь шаги слышались на площадке. Времени запирать шкаф не было. Дверь в кабинет Челлинга оставалась полуоткрытой. В дверь постучали. Потом она распахнулась.

В комнату вошел Люциус Громвель. Он пригнулся, так как косяк двери был очень низким. Оказавшись внутри, он распрямился. Тулья его шляпы задевала потолок в самом высоком месте. На нем был добротный костюм тонкого сукна желтого цвета. Однако вид портило большое красное пятно на груди и не совсем свежая сорочка. Лицо раскраснелось от выпитого вина.

Он нахмурился:

– Я вас знаю… Вы приходили ко мне сегодня утром, рассказывали небылицы про своего отца. Что вы здесь делаете?

Я кивнул в сторону открытой двери в спальню. Храп, доносившийся оттуда, был еще громче, чем раньше.

– Мистер Челлинг не вполне здоров, – сказал я. – Его донесли до постели.

– Но кто вы такой? – требовательно спросил Громвель. – По какому праву вы…

– Тише, сэр, он только что уснул. Было бы немилосердно его будить.

– Так вы врач? А он ваш пациент? Правдоподобная история.

– Нет. Я друг.

Громвель рассмеялся:

– У Челлинга нет друзей. Если вы вообще с ним знакомы, должны были бы знать.

Сами по себе слова были оскорбительны, но его манеры были и того хуже. Утром, по крайней мере, он вел себя вежливо. Теперь он излучал враждебность.

Громвель прошел к двери и распахнул ее настежь. Взглянул на Челлинга, и его лицо перекосилось от отвращения. Он повернулся ко мне и указал на входную дверь:

– После вас, сэр.

Я выдержал его взгляд, задаваясь вопросом, зачем Громвель пришел с визитом к человеку, которого он не любил и не уважал.

– Убирайтесь, – сказал Громвель. – Тотчас. У меня здесь имеются полномочия. Не вынуждайте меня их применить.

Он не оставил мне выбора. Я поклонился и вышел. На лестнице остановился и прислушался.

Наверху было тихо. Громвель все еще не выходил из комнат Челлинга. И тут я услышал слабый, но знакомый звук – скрип петель дверцы шкафа.

Раздался стук в дверь. Хэксби резко поднял голову, и пачка бумаг сползла с его колен на пол.

Была среда, чуть за полдень: небо хмурое, как и настроение в чертежной. Несколько часов тому назад ученик торговца канцелярскими принадлежностями доставил неожиданный счет.

Мальчишка снизу принес письмо. Хэксби вскрыл его и пробежал глазами. Передал письмо Кэт.

– Марвуд не сможет пожаловаться, что мы не выполняем своих обязательств по сделке.

Письмо было от Челлинга в ответ на запрос, который Хэксби направил в Клиффордс-инн вчера вечером. Следующее дело в Пожарном суде будет слушаться ровно через неделю, 15 мая, судьи Твизден, Уиндам и Рейнсфорд. Согласно записям Челлинга, дело касалось участка, известного как Драгон-Ярд, расположенного на полпути между Чипсайдом и тем, что осталось от Ратуши. Истец – сэр Филип Лимбери, фригольдер, и четыре ответчика, которых Челлинг не назвал.

– Д. Я., – сказала она тихо. – Марвуд об этом спрашивал: Драгон-Ярд.

Хэксби кивнул.

– Письмо это подтверждает. Лимбери? Знакомое имя.

– Сэр Филип Лимбери? – сказала Кэт, и в ее памяти невольно возникли ее кузен Эдвард и один из его приятелей, высокий смуглый мужчина. – Придворный?