Когда он входил домой, дети делали вид, что готовят уроки. Он догадывался, что пока он отсутствовал, они пропадали на улице. Вот ребята и листали старательно учебники, но он видел, что им хочется спать. Вот и сейчас время уже позднее, голова у них плохо соображала.

– Уроки все сделали? – спросил он нарочито строго.

– Не-е-т, – ответил младший, – Доделываем.

– Ну, доделывайте и пока не сделаете, спать не разрешу.

– Вася, баня истоплена, ребята помылись, а я ещё не ходила, – доложила хозяйка.

– Баня, как нельзя, кстати. Сейчас перекушу и пойдём, а чаи после бани погоняем.

Василий, наскоро поев, отправился вслед за Василисой в баню. Баня находилась прямо в доме, стоило только миновать холодный коридор. Летом в коридоре не холодно, а немного прохладно, после душной комнаты он даже несколько освежал.

Василиса, раздевшись, лежала на полке. Федорцов стоял и любовался на свою жену. Гладкое безукоризненное тело сверкало белизной, слепило глаза. Округлые формы в нужных местах притягивали, манили и зачаровывали. Он стоял и смотрел, не отрывая глаз.

Василиса же, прикрыв глаза, нежилась и улыбалась.

– До дыр просмотришь! – донеслось с полка.

Василий Валерьевич взялся за обычную работу: распарив и размочив берёзовый веник, он кинул на каменку ковшик горячей воды и принялся хлестать веником жену, приговаривая:

– Это тебе за ужин!

– Это тебе для профилактики!

– Это на всякий случай!

– А это исключительно из любви.

Василиса только улыбалась, вытянув своё белое тело, и наслаждалась лёгким паром. Она закрыла глаза и только слегка поворачивалась, подставляя под веник участки раскрасневшегося тела. Капельки пота, как бисеринки скатывались вниз и тут же вновь возникали новые.

– Вася, а лес не загорит? – спросила она, переводя дух, – Последнее время у меня нехорошие предчувствия, я почему-то всё время боюсь пожара.

– Загорит – будем тушить. Выкинь всякую дурь из головы.

– Но я боюсь. Мне почему-то кажется, что лес в наше время никто тушить не будет.

– Частично ты, может быть, и права. Реформы выкосили людей, как траву во время страды. Разрушен слаженный механизм, который создавался десятилетиями. Может это и правильно, что даже тушение пожаров должно быть рентабельным, но не такой же ценой! Борьба с пожарами отдана в регионы на откуп арендаторам леса и за их счёт. Понятно, что деньги на ветер бросать никто не будет, запасаться дорогостоящей техникой, пожарными средствами, лишними людьми. Задача любого арендатора лесного участка, как можно больше с него урвать любыми путями, а потом хоть трава не расти! Лесхозы, как сельские, так и государственные, реформированы и реорганизованы, людей не осталось, задачи стали другие. Лес стал практически бесхозным, а всякие запреты только усугубляют положение дел. Взять хотя бы мой участок. Разве мне одному по силам здесь что-то наладить? За день я не успеваю даже обойти свой участок, а ещё должны быть санитарные рубки, восстановление повреждённых участков, охрана, горы документации, обеспечение выездов начальства и многое другое, что даже в голове не укладывается. Если лес загорит, я один ничего не сделаю. Могу запросить только помощь, но когда эта помощь придёт, никто не знает, отлаженного механизма, который существовал, нет.

– Разве не можешь подсказать своему начальству, как обстоят дела?

– У нас слова никто не отнимал, но никто его и не давал: чем больше молчишь, тем будешь здоровее и целее. Начальство прекрасно знает всё положение дел. На все вопросы ответ один – нет средств. Их и в самом деле нет. Заготовка леса, где она была, остановлена. Леспромхозы сами по себе распались. Деревообрабатывающие заводы не работают. Частные предприниматели без средств, техники, объёмов, погоды не сделают. Если и заготавливают лес, то с минимальными для себя затратами. Лес теперь принадлежит каким-то мифическим московским фирмам, которые скупают огромные участки, но ничего там не делают. На самом же деле лес остаётся бесхозным.