«Смолкина невыносима, она думает, что никто, Володенька, никто не замечает, как она увиливает от своей номенклатуры дел», – тихонько жаловалась мама Оля, а отцу и не надо долго пересказывать подробности злодеяний коллеги; и он, как всегда, понимающе покачивает головой, во всем соглашаясь с мамой.

Правда, один раз папа все же не на шутку всколыхнул уютное болотце взрывом неконтролируемых эмоций. В первых апрельских вечерних сумерках Леня с мамой Олей чудесно коротали время за любимыми занятиями. Леня играл в настольную игру «Гриболов». На подоконнике большого венецианского окна были расставлены деревянные грибы с красными и коричневыми шляпками для ловли их небольшим приспособлением с петелькой на кончике. Мама рядом с ним тщательно очищала от пыли отборные экземпляры своей фарфоровой коллекции. Отец, по непонятной Лене причине, где-то задерживался. Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и в гостиную рысью вбежал папка Володя с громким криком: «Аглая оторвала корешок!»

Мама вскочила со стула, выронив из рук статуэтку тысяча девятьсот тридцать восьмого года «Папанин с лайкой Веселый на льдине». Часть льдины с лайкой и левой рукой полярника откололась – но родители, не замечая беды, замерли, негодуя в экстазе сопереживания от последствий преступления Аделаиды Смолкиной. Леня тоже замер, прижимая к груди удочку. В его мозгу впервые ярко и болезненно загорелся незнакомый ему рунический знак Совило: «Аглая, – грозно зарычал чей-то бас, и огненная линия в его сознании послушно метнулась вниз, – оторвала, – бас еще громче воззвал к небесам, и линия плавно взлетела вверх, – корешок», – победно заурчал на падающей интонации внутренний голос шаляпинским басом – и линия огненного знака, закрутившись вокруг тела отца, упала вместе с ним вниз.

В тот далекий вечер огненный зигзаг пророческой фразы впечатался в детское сознание, как знак неизбежного краха всего, что построено людьми на краю бездны. Какой корешок – реликтового фикуса, чудом пережившего блокаду, или корешок переплета ценного издания – оторвала злодейка – уже не являлось то важным для семьи Засулич.

Свершилось главное. Аглая включила тревожный счетчик неизбежной разлуки, приступив к ежегодному пропалыванию корешков последних растений Ленькиного василеостровского Эдема. Уже после семейной поездки в Баренцбург Аглая ухитрилась оторвать последний корешок родового дерева семейства Засулич и порубить его, как водится, на мелкую лучину забвения.

Прошел еще один месяц семейной смуты – Леня постепенно привык к одиночеству. Родители как будто жили не на двадцатой линии, в нескольких остановках от его нового жилища, а на другой планете. Редкие звонки по «межгалактическому оптоволокну», короткие встречи с отцом во время его пробежек на набережной и светские беседы ни о чем за редкими чаепитиями с мамой. Вот и все, что теперь связывало их семью.

На первое мая Леня все же решился прорвать барьер непонимания и наведаться в родное жилище под знаменем мира и с надеждой воскресить прежние отношения. Накануне визита он разработал недурственный план. Вроде бы принял он решение о визите спонтанно: «Мимо проходил, дай, думаю, зайду». Накупив в кондитерской сладостей, Леня с волнением зашел в знакомый подъезд. Открыв входную дверь, громко, предупредительно лязгая ключами, переступил порог и погрузился в гулкую тишину заброшенной квартиры. Вскоре послышалось слабое шарканье чьих-то ног по паркету, и в дверях спальни появилась неопрятная фигура отца. Его лицо заросло реденькой щетиной, новый спортивный костюм, покрытый грязными подтеками ржавого оттенка, ярко отсвечивал катафотными линиями в темноте коридора.