Однако первым заговорил Эбль из Пуатье.

– Вы всех нас удивили сегодняшней речью. Кто бы мог подумать, что вы желаете гибели своему благодетелю – язычнику Роллону?!

– Весьма прискорбно, что вы превратно меня поняли, – прожевывая мясо, заметил Франкон. – Все, о чем я пекусь, так это о приобщении правителя Нормандии, а с ним и его поданных, к сонму христиан. Гибель же Ролло, – упаси Господи, – только повлечет за собой анархию в Нормандии, и тогда все эти языческие князьки вновь примутся совершать набеги на христиан.

– Послушать вас, так Ролло едва ли не защитник франков, – фыркнул Герберт Вермандуа.

– В какой-то мере это так, – похрустывая жареным крылышком, кивнул Франкон. – Возможно, звучит парадоксально, но именно он удерживает язычников, хотя только до того часа, пока сам же не прикажет им – ату! Однако у франков еще есть время для объединения. Прискорбно лишь, что они не желают воспользоваться подобным шансом.

– Насколько учит нас опыт, – медленно начал бургундец Рауль, – ни одно объединение франков против северян не имело успеха.

– То-то и оно, – кивнул епископ Руанский. – Каждый из франкских сеньоров печется лишь о своих владениях, но с удовольствием слушает рассказы, как норманны громили соседей.

Эбль Пуатье вдруг громко расхохотался.

– Интересно, как бы Роллон отнесся к вашим подстрекательствам? Вы только что хвалили его, но вы ведь желаете, чтобы мы разгромили и уничтожили его. И при этом утверждаете, что хотите лишь спасти его душу от геенны огненной.

Франкон был слишком занят едой, чтобы сразу ответить, и епископ Шартрский Гвальтельм имел время вставить:

– В Священном Писании сказано – побеждай зло добром. Вы же призываете нас к войне, и еще неизвестно не с подачи ли Роллона вы провоцируете новую резню, или же искренне радеете о поражении вождя норманнов.

Франкон перестал жевать и в упор поглядел на епископа.

– А кто вам сказал, что франкам под силу победить Ролло? Вот ослабить его, вынудить к принятию своих условий – тут стоит рискнуть. Пока он не объединил всех норманнов, ибо тогда будет уже поздно.

– Но вы-то у себя, в Нормандии, лишь богатеете из-за набегов, – заметил наконец прекративший обгладывать кость воин-аббат Далмаций.

«Они мелют чушь, – с досадой подумал Франкон, – однако, несомненно, хотят испытать меня».

– Вам нечего оскорблять меня недоверием, – глядя по очереди на каждого из присутствующих, заметил он. – Я франк, и мне горестно знать, что мои соотечественники терпят поражения в войнах с норманнами. Однако я продолжаю утверждать, что этих завоевателей лучше иметь в союзниках, ибо их власть укоренилась, но союз с ними возможен лишь на условиях, что вы начнете воспринимать их как равную силу, а не как неприятелей, с какими вас примиряет лишь бессилие.

На красивом лице Эбля появилось яростное выражение.

– Крест честной! Да этот поп просто издевается над нами!

Франкон предпочитал разделываться с куропаткой. Заел ее миндалем, следил, как кравчий наливает в кубок вина. Над его поверхностью появились мелкие брызги, аромат спелых сдобренных пряностями плодов приятно защекотал обоняние. Когда епископ пригубил бокал, то заметил краем глаза, как герцог Нейстрийский сделал рукой жест слугам удалиться.

«Вот оно, – понял Франкон, – теперь он заговорит по существу».

Видел, как Роберт переглянулся с остальными, а потом неторопливо начал:

– Надеюсь, вера в силу Ролло не помешает вам оставаться нашим добрым союзником? Ибо то, о чем мы намерены вам сообщить, требует полного доверия с обеих сторон и нашей полной убежденности, что все ваши призывы к объединению – не просто упражнения в красноречии.