– Княже, – отрывая его от разговора с сыном, раздался над головой старческий, надтреснутый и недобрый голос ведуна Добросвета. – Княже!

– Что тебе, отче? – обернулся тот с явным неудовольствием. – Что сказать хочешь?

– Ты просил у меня ведунов. Мол, волшба базиликанцев должна отпор получить… Держи! Вот эти шестеро – лучшие, что у меня есть. Ратан, Медведю, Рыс, Роговой, Улеб. Старшим у них пойдёт Добробог.

Добробог? – удивился Лютень. – Отдаёшь его?!

– Отдаю, – нехотя кивнул ведун, сердито дёрнув себя за длинную, до колен, бороду. – Добробог, пойди сюда!

Огромного роста, могучий и больше всего на своего предка – Великого Медведя похожий муж, скорее – юноша подошёл и встал подле старика. Коротко, блюдя достоинство, склонил голову перед князем. Тут же распрямился и меховая безрукавка, сшитая из шкуры медведя распахнулась на широкой груди, обнажив могучие пластины мышц. Не ведуном бы Добробогу быть – воином!

– Здрав буди, княже, – у ведуна и голос больше походил на рык. – Клянусь Родом служить тебе верой и правдой!

– Верю, – кивнул Лютень. – Веди своих молодцев на мой струг. Там, вроде, есть ещё место!

– Нам много не надо, – возразил ведун, обернувшись на своих товарищей, таких же могучих и звероподобных.

– Добро, коль так, – кивнул князь. – Иди!

Добробог, коротко поклонившись напоследок, махнул рукой и повёл своих ведунов на корабль. Лютень вновь обернулся, ища жену с сыном…

– Скажи слово, княже! – вновь сменил ход его мыслей ведун. – Люди ждут. Твой род ждёт!

Лютень обвёл взором берег. И впрямь, ждут… Даже затихли, плач почти прекратился и воины, всё ещё идущие и садящиеся на ладьи и струги, насады и кочи, шли сейчас почти в полной тишине.

– Други мои и братья по крови! – высоко подняв руку, в которой сам собой оказался меч, громко сказал Лютень. – Мы уходим на бой, и многие, наверное, не вернутся. На то война и война… Ждите нас! Ждите, и мы, зная это, будем сражаться так, чтобы позор не пал на память предков наших, чтобы потомкам не было стыдно поминать нас! Так, как мы поминаем Грома Холмгардского! Как поминаем воина Яра Торгардского[22]!

– Мы верим в вас! – немедленно ответил ведун Добросвет. – Слава Светлым Богам!

– Слава Светлым богам! – хором ответили князь и народ.

– Слава Сварогу! – продолжил ведун, возвышая голос.

– Слава Сварогу! – единый стон тысяч голосов.

– Слава Роду! – уже почти кричал Добросвет.

– Слава Роду! – кричали в ответ люди.

В народе началась замятия. Матери, плача и не стыдясь слёз, поднимали детей вверх, показывали витязей. Воины расправляли плечи и шли на корабли с песней. Те, кто уже сидел, подхватили песню и вскоре старая боевая мелодия сотнями и тысячами глоток выводилась над мёртвой водой гавани. Её подхватывали всё новые и новые воины и даже женщины и те, кто оставался… Песня звучала гимном Сварогу и – сейчас больше – Перуну. Песня возжигала в жилах кровь и звала на подвиги, на бой и славную смерть. Ибо что может быть лучше и слаще для мужчины, чем смерть в бою, когда удаётся отомстить за погибшего мигом друга. А лучше – заслонить его от смерти. Пусть даже ценой собственной жизни. Ибо смерть – лишь миг высшей славы, а жить в бесчестии придётся долго…

Князь всё же не удержался, обнял ещё раз сына и жену, тряхнул за плечи обиженных и униженных Любослава и Тверда, низко поклонился перед Добросветом… Всё. Больше тянуть нельзя. Лютень бегом, не оглядываясь более, взбежал по сходням на борт «Лебедя» и огромный струг, повинуясь слитному движению дюжин гребцов, плавно отвалил от причала. Князь больше не оборачивался. Всё что надо было сказать, было уже сказано. О чём ещё можно говорить? Долгое прощание – лишние слёзы. Он так и не обернулся до тех пор, пока его струг – первым из всего ключа