– Вы с ними? – спросил он.

– Что? – тяжело дыша, проговорил Итан. – Нет, я… дело в том… он…

– Я сам по себе, доктор Каузен. – Купер раздвинул руки, держа их ниже пояса. – Но я здесь, чтобы помочь вам.

Мир вокруг них медленно осознавал то, что сейчас произошло у всех на глазах. Большинство народа поспешило прочь, но несколько человек подошли поближе, чтобы увидеть, как события будут развиваться дальше. Где-то охнула женщина. Купер ни на что не обращал внимания, он не сводил глаз с Каузена. Он не был чтецом, не умел по телесному языку узнавать тайные намерения. Но мысли Эйба вовсе не были тайными: он взвешивал, не прикончить ли ему их. Всех: агентов, Купера, даже Итана. Ясный и холодный, как нож, расчет, подкрепленный уверенностью. Он не сомневался, что сможет сделать это.

Но Эйб лишь развернулся и побежал.

Он спрыгнул на проезжую часть, и тут же заголосили клаксоны, завизжали покрышки. Таксист резко затормозил, его желтую машину занесло, и она врезалась в «хонду» в соседнем ряду. Эйб даже не замедлил бега, пронесся в каком-то шаге мимо автомобилей, столкнувшихся по его вине. Купер пустился следом, но из невыгодного положения, и когда достиг противоположного тротуара, между ним и преследуемым было уже метров тридцать. Он бросился в погоню, не отрывая взгляда от спины Каузена, протискиваясь сквозь прохожих, которых стало неожиданно много, целый поток людей появился из…

Черт. «Гранд Сентрал»[5]. Эйб ринулся в дверь, уронив на землю женщину. Когда подбежал Купер, она поднималась со словами: «Ты что, совсем рехнулся? Вот псих» – и снова упала, опрокинутая налетевшим на нее Купером. Он пронесся по вестибюлю, вдоль витрин с выставленными в них планшетниками, мимо рекламы новой линейки костюмов от Люси Вероники, а оттуда – в потную прохладу главного зала.

И здесь его оглушило эхо тысячи голосов. Громкоговоритель натужно упрашивал: «Граждане! Мест в поезде Гудзоновской линии в северном направлении больше нет. Повторяю: мест в поезде Гудзоновской линии в северном направлении больше нет. Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте напирать…» Все, казалось, пытались покинуть Манхэттен. Под звездным куполом основного зала очереди за билетами превратились в беспорядочные оравы. Их едва сдерживали облаченные в форму солдаты со штурмовыми винтовками на ремне. Информационный щит сообщал, что все билеты на отходящие поезда проданы. Но призыв диктора к гражданам, с билетами или нет, не напирать на платформы, звучал как глас вопиющего в пустыне. Толпа стала неуправляемой – она выла, пульсировала, воняла, все толкались и кричали, повесив на плечи сумки, прижимая к себе детей.

Толпу не любит никто, а Купер ее просто ненавидел. В толпе у него начиналось головокружение, в толпе он чувствовал себя потерянным. Среди людской массы его дар никогда не подчинялся ему, воспринимая импульсы и намерения всех одновременно. Попробуйте-ка сосредоточиться, когда собака воет, ребенок плачет, телефон звонит, радио орет. Только в данном случае ему приходилось иметь дело разом с тысячью собак, детей, телефонов и радиоприемников.

Он перевел дыхание, сжал и разжал кулаки. У стены стояла урна для мусора, и он забрался на нее, принялся оглядывать лица, сортировать их, пытаясь отыскать иголку в стоге сена. Солдат поблизости крикнул ему, чтобы он слез, но Купер, проигнорировав его, продолжил буравить глазами толпу…

И увидел его. Эйб кинул взгляд через плечо – оторвался ли он от преследователей, и Куперу удалось засечь его мелькнувшее лицо. Несмотря на толпу, ученый смог в два раза увеличить дистанцию между ними.