КИТАЙ: Ну и какого хуя мы здесь столько сидим?

ГИТЛЕР: Кабана ждем.

КИТАЙ: Долго он что-то.

ГИТЛЕР: Это мы покурили, тебе долго.

КИТАЙ: Опять с ним барыги не рассчитываются?

ГИТЛЕР: Хорошо бы, бабла поднимем.

КИТАЙ: Кто спорит.

ГИТЛЕР: Ты книгу прочел?

КИТАЙ: Начал. Херомантия сплошная.

ГИТЛЕР: Да ну, какая там херомантия. Не живи прошлым, не живи будущим, живи сейчас. Правильная книга.

КИТАЙ: Я так всю жизнь живу, без этого цыгана.

ГИТЛЕР: Он не цыган, он брахман. Вон они, подъехали.

По набережной едет машина Андрея, останавливается, из нее выходят Андрей и Кабан.

КАБАН: Привет, пацаны!

ГИТЛЕР: Привет.

Китай и Гитлер медленно встают с парапета, здороваются.

КАБАН: Это Коля.

Андрей здоровается с Китаем и Гитлером.

КИТАЙ: Витя.

ГИТЛЕР: Вася.

КАБАН: Как дела, босота?

ГИТЛЕР: Блестяще.

Смеются.

Чего маяковал? Проигранные не кроятся?

КАБАН: Не, Вася, не угадал. Серьезная делюга.

Дом на улице Мемзера, Люба, Ксения и молодой человек, огненно-рыжий, по кличке Чижик. Ксения и Чижик пьяны, сидят за столом, допивают остатки водки.

КСЕНИЯ: Ты, рыжий, не гони, понял? Ты меня еще не знаешь.

ЧИЖИК: Да знаю я тебя. Чем больше узнаю, тем больше кумарит. Вон, с ней побазарь, она тебя еще не знает.

КСЕНИЯ (Любе): Чего лыбишься, ты? Я, блядь, вижу! Ты на моего засматриваешься, курица. Смотри, коза, допрыгаешься.

ЛЮБА: Ксюша, попустись.

КСЕНИЯ: Чего? Ты кому это говоришь, ты, ложкомойка? (Хватает со стола вилку.) Я тебе сейчас…

ЛЮБА: Ксюша, попустись, я мужиками не интересуюсь.

ЧИЖИК (смеется): Опа! А кем же, а? Кем интересуешься?

ЛЮБА: Пацанами, молодыми. Только ты чахлый, а я сильных люблю.

КСЕНИЯ: Да хорош тут, ты, тварь! (Встает, теряет равновесие, падает на стул.)

ЛЮБА: Слушайте, пошли спать, что ли? А то со стульев попадаете, поломаете себе.

Люба привстает со своего стула, делает руками странное движение, как будто собирает что-то рассыпанное со стола, невидимую крупу, потом это «рассыпанное» толкает в сторону Ксении.

КСЕНИЯ:Че ты машешь, а? Че ты…

Внезапно Ксения падает назад вместе со стулом и остается лежать в таком положении.

ЧИЖИК: Ха, у Ксюхи автостоп сработал. Так и будет до утра втыкать.

ЛЮБА: Чижик, отнеси ее в комнату и сам спать ложись, я пока уберусь.

Набережная, ночь, Гитлер, Китай, Андрей и Кабан сидят на корточках в каркасе, оставшемся от летнего кафе, в свете фар машины. Гитлер забивает папиросу травой, действует автоматически, не отвлекаясь от беседы.

КИТАЙ: Я в такие подарки не верю.

АНДРЕЙ: А кто сказал, что подарок?

ГИТЛЕР: Какой там подарок… Торба.

КАБАН: Чего ты так думаешь?

ГИТЛЕР: Ездил уже когда-то в Питер получать… Всемером уехали, вернулись вдвоем.

АНДРЕЙ: Бывает и так. Я тоже ездил получал и живым возвращался.

КАБАН: Ну да… Как вспомню, чего творили, не знаю, смеяться или плакать.

ГИТЛЕР: Смейся, раз живой.

АНДРЕЙ: Вижу, не доверяете мне. Что напрягает?

КИТАЙ: Ну, посуди сам, братуха. Приезжаешь на пылесосе (мотает головой в сторону машины Андрея), говоришь о лямах каких-то космических. Лямы в Москве, непонятно у кого, получить нереально, нужно по разгону выступать.

ГИТЛЕР: По разбою можно и здесь кого-нибудь обуть, в се зон жирные клопы заезжают.

АНДРЕЙ: Ладно, урки, еще раз жевану, сначала. Я сам из Москвы, жизнь ту знаю. С малолетки в движухе, в Европе работал, в Польше, в Венгрии, в Чехии, в Португалии. Вижу, делюга живая. У терпил средства есть, и заявлений, если чисто делать, не будет. Одного сделаем, остальные сами бабло отдадут. Принять лавэ есть кому, целая контора, так что нам всего и делов – одного закошмарить. А и заявят – не беда, рванем и свалим, пока мусора выяснять будут, кто да что. Глушить никого не будем, пуганем только.