– Какой невесте?

– Вы видели карточку у него на стенке? Есть такая главстаршина Таня Иванова. В Геленджике работает в военно-морском госпитале.

– Но почему же он убрал цветы из каюты?

– Вас стесняется. Молодой и застенчивый в этих вопросах.

Шалунов наклонился к Букрееву и рассказал о том, как Курасову пришлось перенести цветы из своей каюты в то помещение, которое они использовали под камбуз. Но там и так повернуться негде, и поэтому Курасов приказал не зажигать примусов, чтобы не поднимать на камбузе температуру.

– Но девушка, скажу откровенно, вполне заслуживает. Такая девушка! Я бы и то для нее пальму вывернул с корнями.

Веселый и общительный Шалунов занял Букреева. Он поделился с ним своей мечтой получить корабль. Но мечта оставалась мечтой. Вакантных мест было мало. Пока Шалунов удовлетворялся своей ролью штурмана и помощника Курасова. Шалунов любил свой корабль, говорил о нем, словно о живом существе. Что такого, что это было небольшое военное суденышко, с деревянным, обшитым тонким железом каркасом, наполненное моторами, бензином, оружием и боевыми припасами? Что такого, что людям экипажа приходилось жить в коротких и узких клетках? Они сознательно лишили себя всех удобств, чтобы набрать побольше снарядов и бензина. Катер не отапливался и зимой промерзал насквозь, зато летом нагревался так, что хоть зажигай о стены спички. Люди любили свои маленькие корабли, гордились ими и совершали на них подвиги. Вся команда Курасова была награждена орденами. Среди комендоров были люди, сбившие по нескольку вражеских самолетов, были и участники обороны Севастополя.

На этом корабле Букреев как бы приобщился к людям моря, он искал в себе то, что должно было сблизить его в батальоне с моряками и помочь ему в его военном труде.

В Туапсе караван пришел ночью. Здесь было холодней. В осенней дымке угадывался город. Из ущелья доходили запахи осеннего леса. Чернели проломы мола и камни, наваленные кое-где.

Над горами зажигались прожекторы и медленно прощупывали тягучие облака, переваливающие через хребты Предкавказья. Караван бесшумно входил в порт. Суда скользили по темной воде, медленные и настороженные. За пристанью, близко возле берега, жались сторожевые корабли. Их мачты напоминали поредевший после артиллерийского налета лесок. На пирсах двигались люди, вспыхивали и гасли огоньки фонарей.

На причалах были подготовлены к погрузке зерно и мука, прессованное сено, противотанковые пушки в рядах, клети ящиков со снарядами и патронами, бочки с бензином, авиационные моторы, зашитые в сосновые коробки.

Порт жил войной. Здесь по крадущимся огням прожекторов, по затаенному дыханию города и бухты уже чувствовалось приближение фронта.

В Туапсе решили пробыть до утра. Побродив по пирсу с Шалуновым и проверив свою команду, Букреев решил вернуться на корабль. Ему хотелось повидать Курасова. Угадав его издали, он прошел к нему на корму. Заслышав шаги позади себя, Курасов обернулся и расставил руки, что-то прикрывая.

– Идите спать, товарищ капитан, – зло сказал он.

– Что-то не спится, товарищ Курасов.

– Вам постелили в моей каюте.

– Вы что здесь делаете, Курасов?

– Да какое вам дело? – вспыхнул Курасов. – Что вам наконец надо?

Букреева поразил этот тон, неприкрытое раздражение Курасова. Букреев, в свою очередь, хотел резко ответить командиру корабля, но, присмотревшись, заметил цветы, расставленные на дымовых шашках.

– Простите, – мягко произнес Букреев и пошел от него.

– Там вам постелили, – вдогонку повторил Курасов. – И отдыхайте, ради бога.

В голосе его теперь уже слышались нотки извинения, смущения.