Но во сне ее шляпка сама по себе расправила крылья и перелетела на другую сторону каньона, поймав солнечный свет, как закладывающий вираж ястреб, а мать с Минди зависли в воздухе вместо того, чтобы падать в белый поток, потому что тоже научились летать, в этом не было сомнений; когда он проснулся под поздними звездами, где-то вдалеке пронзительно и одиноко кричала гагара, подкладка его куртки оказалась мокрой, и он понял, что снова плакал.

Джек вскочил еще до восхода солнца, стряхнул с себя усыпанный инеем спальный мешок, подняв облако снежинок, которые поплыли по воздуху стайкой ледяных бабочек-однодневок. Он разжигал огонь и варил кофе, пока Винн спал или читал. Ничего на свете ему не нравилось больше, чем просыпаться первым, колоть растопку для костра и делать кофе.

Озеро хранило неподвижность, бледный полумесяц садился над кромкой деревьев. Он разыскал жестянку с табаком в кармане рубашки и втянул первую за день порцию, сидя на бревне и наблюдая за разгорающимся пламенем, что облизывало коряги. Об этом сне он старался не думать. За исключением того, что кобыла Минди, похоже, и впрямь научилась летать наяву и избежала верной смерти, поскольку в то же утро разведывавший новую тропу для июльских клиентов рыболовный гид видел, как она выбралась на правый берег, вся дрожащая и с дикими глазами. С ног до головы в порезах и синяках, с глубокой раной на правом боку и растяжением связок, но в остальном совершенно целая. Она полностью оправилась, но никогда в жизни больше не позволяла водить себя по речным переправам. Мать оказалась менее удачлива. Он остановил эту мысль. Посмотрел на воду, несущую розовые и серые отблески рассвета. Ладно. Немногим людям повезло умереть в самом расцвете сил, получив признательность за все заключенное в них добро. Пусть все остается, как есть, подумал он. Не худший расклад из возможных.

Рыбы наловить они не удосужились, поэтому он смешал немного яичного порошка с кусочками чеддера, смазал маслом сковороду с длинной ручкой, а затем принялся бросать камни в палатку и развлекался этим до тех пор, пока Винн со стоном не поднялся.

Этим утром каноэ шло гладко, как по маслу. Снова на север, к верховьям озера, где брала свое начало река. Они позволили своим взглядам блуждать по берегу в поисках цветных палаток или шатров, силуэтов лодок на пляже, но разглядели только еще больше вкраплений желтого в кронах деревьев и скопление оранжевых рудбекий у их корней. Они наблюдали полет стаи гусей над северной оконечностью озера, птицы выстроились в клин только наполовину, их неровная фаланга изгибалась и выпрямлялась, строй выравнивался на лету. Издалека донесся лай. Джек подумал о том, как часто природа бывает несовершенна, а также озадачена и сбита с толку. Однажды, проезжая на Герцоге сквозь заросший шалфеем луг, он налетел на золотого орла, только что полакомившегося луговой собачкой; огромная птица подпрыгнула и попыталась взлететь, но плотный обед чересчур отягощал ее. Она развернулась, горделиво выпрямилась и свирепо уставилась на всадника, ожидая своей участи, но дождалась лишь унизительного смеха Джека.

Все утро пожар снова ничем не напоминал о себе, и они задались вопросом, не утих ли он как-нибудь сам собой из-за ранних заморозков. Это позволило бы им расслабиться.

– Поглядеть бы, что там, – сказал Джек, – Разведать обстановку, прежде чем мы окажемся на реке.

– Ага, стоило бы.

– Как тебе идея причалить и забраться на какое-нибудь дерево, или вроде того?

– Полезешь ты.

– Да не вопрос, – согласился Джек.

Они пристали к берегу с западной стороны разреза, обозначающего исток реки. Лиственницы частично затеняли узкие скальные гряды, сквозь камень пророс жесткий коровяк, сейчас уже высохший, его высокие стебли отец Джека обычно звал ковбойскими подсвечниками. В солнечных лучах порхали белые мотыльки и оседали на окаймляющих пляж астрах. Ребята вскарабкались по заросшей деревьями морене и выбрали для своих целей высокую, прямую бальзамическую пихту. Винн переплел пальцы и подсадил Джека до нижней ветки.