Тётя выдохнула и добавила уже тише:

– Но если ты не хочешь пойти путём честной женщины, если ты не примешь предложение мэтра Гийо, то тебе всё равно придётся покинуть этот дом. Уехать в Рокну. Взять себе другое имя. Я напишу одной даме, которая знает другую даму, которая знает ту, кто поможет найти применение твоим «талантам» и позаботиться о твоей судьбе. Мне больно это говорить, ведь ты дочь покойного Людвига, да простят меня Боги, но он сам виноват, что женился на дурной крови и что воспитал тебя такой.

– Что?! – у Иррис пересохло в горле, шип несчастной розы вонзился в руку, но она даже не почувствовала боли, смяла в пальцах сухой цветок, превратив его в труху. – И вы предлагаете мне…

Она едва не задохнулась от мысли о том, что её родная тётя только что предложила ей стать продажной женщиной.

– Куртизанки неплохо зарабатывают, – пожала та плечами, и лицо её осталось бесстрастным, – а Рокна – город без стыда и совести. Впрочем, это как раз подойдёт тебе, твой бешеный нрав найдёт там своё применение. И можешь делать всё, что хочешь: стрелять из арбалета, декламировать поэмы в окружении мужчин… и остальное. Ты забудешь нас навсегда, а мы забудем навсегда о тебе. Ты возьмёшь другое имя, а всем в округе я скажу, что ты уехала в Шерб, в Обитель Тары, где будешь жить и преподавать, посвятив себя служению Богам. Мой брат перед смертью просил позаботиться о тебе, и видят Боги, я старалась. Но, похоже, дурная кровь твоей материи сильнее моих забот. У тебя есть семь дней на то, чтобы подумать и сделать правильный выбор прежде, чем мэтр Гийо вернётся за ответом. Семь дней, милочка. Семь дней.

Тётя схватила платочек, развернулась и стремительно вышла из комнаты, не забыв аккуратно притворить дверь. Соблюдать правила приличия она умела даже тогда, когда вокруг рушился весь мир.

Иррис разозлилась на тётю. Разозлилась так сильно, что едва не швырнула вазой в окно, чтобы расколоть наступившую тишину, но где-то в глубине души она понимала – в главном тётя права. Неважно, кто это будет, не мэтр Гийо, так кто-то ещё, быть может, даже более отвратительный, но этого ей не миновать.

Сколько верёвочке не виться…

Она бедна. И одинока. И заступиться за неё некому. Ей придётся сделать выбор, жаль, только что выбора-то никакого нет.

Но она никак не могла отогнать от себя мысль о красных руках мэтра Гийо с пальцами, похожими на сосиски, один из которых был перетянут серебряным ободом уродливого фамильного кольца. И о том, что будет после свадьбы.

И хотя тётя деликатно называла это «физической стороной любви, которая не имеет большого значения в отношениях и браке», но от облачения в красивые слова суть не менялась. Лучше удавиться, чем лечь в постель с мэтром Гийо.

Его сальные волосы, загибающиеся наверх от воротника, жадный мутный взгляд, которым он раздевал её всякий раз, когда думал, что его никто не видит, и пухлые губы с красной каймой вызывали в ней такую дрожь отвращения, что она даже чай не могла пить в его присутствии – чашка норовила выскочить из рук.

Иррис уже была замужем и знала о «физической стороне любви» предостаточно. И мысль об этой части их брака приводила её в ужас.

Хотя не только это.

И, может, он хороший человек, может… хотя и не умный. Может, он заботливый и добрый… Возможно…

Но он не любит поэзию. И музыку. И ветер. Науку. Чтение. И бродить по берегу моря.

Он не ездит верхом, а только в двуколке, он читает по слогам, и только Канон и славословия к нему, из музыки он любит только храмовый хор, а живопись считает «мазнёй, за которую приходится очень дорого платить». Его интересует лишь огород и куры, и ещё подношения родителей учеников за то, что он исправно порет розгами их слишком непоседливых детей. Мыслимое ли дело, что ему приносят яйца и масло в глиняных горшках за то, что он сечёт и ставит на горох непокорных мальчишек?! А гордится он по-настоящему только тыквами в огороде за его маленьким домом и ещё покровительством мецената милорда Байли, чьи следы ног он готов целовать.