В пять позвонил Серега, уже освободившийся, и они договорились встретиться у метро, потому что Милада решила навестить маму, а он любезно согласился ее подвезти.

Когда они ехали по вечно загруженной МКАД к Киевскому шоссе, Милада задала ему вопрос, над которым думала вторую половину дня:

– Серега, а ты веришь в колдовство? В потустороннее что-нибудь?

– Верю.

Милада не ожидала от него такого быстрого и, тем более, положительного ответа. Сергей всегда представлялся ей прагматиком, человеком, современным во всем.

– А почему?

– Я думаю, человек не верит во что-то, пока не столкнется сам. Хотя и здесь действует извечное психологическое неприятие невозможного. Я не могу сказать «это невозможно», столкнувшись с тем, что я не могу объяснить с точки зрения человека двадцать первого века. А я сталкивался.

– Не умничай, а?

Некоторое время Сергей молчал, глядя на дорогу. Милада терпеливо дала ему собраться с мыслями.

– Я тебе никогда не рассказывал, – наконец заговорил он, – но я родился и рос в деревне, класса до четвертого, пока родители не получили квартиру во Внуково. Когда был маленьким, у нас в деревне было много живности. Бабушка держала кур, гусей, кроликов, поросенка, корову и даже лошадь.

– Ого, – удивилась Милада, – Да ты у нас просто какой-то кулацкий сын. Кулачок.

– Да, – усмехнулся Сергей, – Хозяйство было богатое. И это приносило мне, маленькому, одни несчастья. – Он улыбнулся воспоминаниям. – Все пацаны вечно торчали или на речке, или с удочкой на бочаге…

– На чем?

– Бочаг – это такой искусственно созданный пруд. Выкопанный. Рядом с каждой улицей в деревне была цепочка таких прудиков. Очень удобно. Вода в них была чистая, хоть и не питьевая. Так… С бочагами – всё?

– Да, да, – засмеялась Милада. – Рассказывай дальше.

– Так вот, я остановился на беззастенчиво используемом детском труде. Что мне вменялось в обязанности? Чистить клетки кроликам и класть им свежую траву. Это раз. Кроликов, кстати, я не очень любил, особенно когда один зверски больно укусил меня за палец. Так что друзей у меня среди них не было.

Милада взглянула на него, но Серега был совершенно серьезен.

– Кролики это раз. Потом, я должен был смешивать еду для поросенка. Знатный был свинтус, Лёнькой звали. С ним мы были приятелями. Как меня видел, сразу хрюкает, бежит, об ноги трется, как собака. И тут же набок плюхается – почеши, мол.

– А где тут колдовство? – не удержалась Милада.

– Не спеши, – наставительно прервал ее Серега, – мне необходимо сперва наладить контакт со своим прошлым. Так вот, продолжаю. Еще у нас была лошадь, Сонька. Вечно спящее животное. – Он усмехнулся. – Я, когда подрос, решил, что у нее было какое-то психическое заболевание. Тихая шизофрения, что ли. В общем, она была очень добрая и вялая. Моей обязанностью было расчесывать ей гриву и хвост. Волос у нее был длинный и грязно-белого цвета. – Он с улыбкой посмотрел на Миладу. – Первая блондинка в моей жизни.

Она отмахнулась от него и попросила:

– Давай уже про колдовство. Когда оно началось?

Сергей снова усмехнулся. Милада отметила про себя, что ей нравится, как он усмехается.

– А вот тогда и началось, в самый первый день, когда я Соньку расчесал. Да и не то чтобы это, прям, колдовство… Короче, не понравилось это дворовому.

– Кому? – Не поняла Милада.

Серега заговорил голосом Михаила Светина, маленького штатного мага из фильма «Чародеи»:

– Ну… Про домовых… Водяных… Вагонных… Слышали?

– Да, – улыбнулась Милада.

– Ну, а это Дворовый. Насколько я знаю, домашних духов в славянском деревенском хозяйстве несколько. Домовой, его все знают, охраняет избу. Половой – хранитель подпола и всякой там заначенной снеди и припасов. А дворовый – завхоз, соответственно, по двору. Двору, хлеву и прочим хозпостройкам. Так вот нашему дворовому не понравилось, как я Соньку причесал. И представляешь, пришел я утром в конюшню – а у Соньки грива и хвост в косички заплетены. Штук сто! А на них – бантики из обрывков ветоши.