Ему было так хорошо, что он даже не расстроился, узнав, что авиакомпания потеряла чемоданы. Из трех сданных в багаж в Боготе до Лиссабона добрался только один. Женщина за желтой стойкой развела руками: ничего не поделаешь, придется приехать еще раз в понедельник утром. Но никакие неприятности и утраты не могли отвлечь Серхио от счастья видеть семью. В субботу, гораздо раньше, чем диктовал джетлаг, он пошел гулять с Амалией: она взяла его за руку и повела показывать район Бенфика, сводившийся в ее представлении к улице Мануэла Феррейры ди Андради и любимой кондитерской «Калифа». Серхио купил дочке ее обожаемые крокеты, отвел на день рождения к подружке, слушал, как она поет португальские песни, и сам пытался петь, а в воскресенье события дня повторились, только в компании Сильвии. Вечером он сказал жене: «Я рад, что приехал». И в целом, это была правда.

Когда позвонила его единокровная сестра Лина, Серхио почувствовал себя так, будто реальность двинула его наотмашь по лицу. Утром они с Сильвией съездили в аэропорт забрать чемоданы, а на обратном пути купили Амалии невыносимо розовый велосипед с подсветкой руля и люлькой для куклы на багажнике, а также шлем в тон. Вот почему звонок застал его в сквере на площади Империи, напротив монастыря Жеронимуш. Небо было чистое, вода в Тежу слепила белой рябью, а тротуары так блестели, что у Серхио заболели глаза и по дороге к машине ему пришлось надеть черные очки. Легкость шага улетучилась, беззаботное счастье от нового велосипеда и удовольствие видеть, как Амалия, сосредоточенно сжав губы, пытается ехать прямо, пошли ко всем чертям.

К дому № 19 по улице Мануэла Феррейры ди Андради они подъехали в семь часов вечера. Серхио вынул из багажника тяжелые чемоданы и покатил к подъезду, а Сильвия отправилась кружить по кварталу в поисках места для парковки. И тут телефон в кармане снова завибрировал, и на экране высветился недавний номер. Нажимая на зеленую трубочку, Серхио уже знал, что сейчас скажет Лина, знал каждое слово, потому что для этого существует очень мало слов. Когда пришли жена с дочкой, он все еще стоял у подъезда, в галерее с мраморным полом и зелеными изразцовыми колоннами, стоял, окаменев, с телефоном в руке – в лицо дул ветерок, рядом, словно два верных пса, притулились чемоданы, – и думал, что, несмотря ни на что, судьба оказалась к нему благосклонна: лучше всего было услышать такую новость именно в этом месте и в этой компании. Он взял Сильвию за руку, подождал, пока Амалия отъедет на велосипеде подальше, и сказал:

– Он только что умер.

В квартире он первым делом закрылся в комнате Сильвии и позвонил своей сестре Марианелле. Несколько долгих секунд они просто молча плакали в трубку, не нуждаясь в словах: их объединяло пугающее ощущение, что жизнь – не Фаусто Кабреры, а вообще вся – закончилась. Марианелла была на два года младше Серхио, но по каким-то причинам, которых они не понимали, да и не хотели понимать, разница в возрасте совершенно не имела значения – просто случайное число. Возможно, она стиралась из-за личных черт одного и второго: младшая сестра всегда была более дерзкой, более строптивой, более своенравной, а старший брат, напротив, уродился неуверенным и чересчур задумчивым. Но вместе они пережили слишком много всего, причем, казалось бы, совершенно им не предназначенного, и между ними с юности возникла особая связь – связь двух людей, которым ясно, что всем остальным их никогда не понять, и единственный путь к счастью – смиренно признать это. Серхио попытался издалека унять печаль сестры и ничего лучшего не придумал, чем рассказать все известные ему подробности смерти отца. Про диван, на котором тот читал газету, про упрямство, подвигнувшее его встать и пойти накидывать уже накинутую цепочку, про обморок в объятиях жены. Фаусто не дождался скорой. Когда подоспели врачи, признаков жизни уже не было. Свидетельство о смерти выдали сразу, в той же гостиной, и теперь Найибе ждала похоронного агента. Все это рассказала ему Лина, напоследок выдав одновременно загадочную и напыщенную фразу: