Летом 1934 года, когда у нас дома появился патефон, я решил проверить свой слух и голос. Когда дома никого не было, я ставил понравившуюся мне пластинку, внимательно прослушивал небольшой кусочек и пытался его воспроизвести, повторяя много раз и прослушивание и воспроизведение. Эти занятия дали безусловно большую пользу, и я стал прилично петь, главное. научился слушать музыку и получать огромное удовольствие, слушая классическую музыку по радио.

По соседству стоял дом наших родственников Молчановых, где росли четыре моих двоюродных сестры и брат. Я очень любил бывать в многолюдных семьях, где было всегда оживленно, весело. Вместе ездили за Волгу, в сад, за молодым сеном за город. Дядя Саня Молчанов, никогда не унывающий человек, несмотря на свою хромоту и постоянную нужду, был мастер на все руки, но особенно он был хорошим маляром и кровельщиком. С наступлением весны он со своим немудреным инструментом отправлялся в ближайшие села на заработки, ведь на его иждивении было пять человек.

У других наших родственников, Федосеевых, была большая семья, семь-восемь человек. Отец занимался сельским хозяйством, а кроме того арендовал за городом большой фруктовый сад, в котором летом работала вся семья, – вот было хорошо! В саду были все виды яблок и груш, заросли вишни и малины, куда я боялся заходить, так как мне рассказали, что змеи любят малину, и даже, якобы был случай, когда змея заползла в желудок мужику, который наелся малины и уснул на земле с открытым ртом. Внизу протекал ручеек, был колодец, изобилие птиц. Спали в шалаше. Меня, как самого маленького, все баловали и я всегда с нетерпением ждал выезда в сад. Осенью возами возили фрукты и обеспечивали всю родню. У нас и наших соседей была хорошая традиция – осенью заготовку капусты производить сообща. Собирались по очереди соседи и родственники, устанавливали на скамейках громадные корыта, вставали по обе стороны с тяпками и начинали рубить капусту, пересыпая морковкой и солью, а затем ведрами носили в погреб и высыпали в бочки. А мы, ребятишки поедали кочерыжки. Пели песни, сплетничали, было весело и празднично, стук тяпок, как барабанный бой разносился по всему кварталу. И опять, как ни странно по современным понятиям, обходилось без вина.

В селе Терса жила сестра моего папы – тетя Саша Краснова. Она одна жила в небольшом домике на высоком берегу Волги. Летом я не раз проводил часть каникул у нее, пропадая целые дни на Волге. На рассвете она меня будила и поила парным козьим молоком. Зимой, заморозив молоко, она укладывала его в мешок (что вызывало у меня восхищение), нажаривала тыквенных семечек и появлялась, как волшебница утром у нас. Для меня это был всегда праздник. Однажды летом я на байдарке один против течения поднялся из Вольска до Терсы. А это десять верст, что было для меня экзаменом на силу и выносливость, который я выдержал, но с потерями – плавки проерзал до дыр.

С детства и до окончания школы мы дружили вчетвером: Костя Козырев, Толя Алещенко, Яша Шмидтин и я. Позже у меня завязалась дружба с Венедиктом Кузнецовым. Костя был богатырского телосложения, как и его двоюродные братья, один из которых был снят в документальном фильме о волжанах, где он подбрасывал двухпудовую гирю и отбивал ее грудью. Вместе с тем, Костя был исключительно застенчив и молчалив, отличный товарищ, бескорыстный и честный. Мы часто после школы часами засиживались с ним за шахматами. У них во дворе было всегда людно, так как там процветал спорт, был турник, трапеция, устраивались даже боксерские бои. Иногда зимой мы втроем залезали на печку и блаженствуя в тепле болтали. Особенно запомнился разговор о челюскинцах, о которых тогда говорил весь мир. Когда надоедало говорить, начинали возню, в результате кто-нибудь летел на пол под хохот оставшихся на печке. Когда мы заканчивали девятый класс, из Астрахани к Косте приехали две девчонки, знакомые Костиной мамы, они были на год младше нас. Все дни проводили вместе, ездили за Волгу купаться, а по вечерам ходили в парк на танцы. Одна из них, Лариса, была очень начитанная и серьезная девочка, а вторая, Людмила, пухленькая хохотушка, предпочитала песенки, болтовню, вздыхания и закатывание глазок, всячески стараясь произвести на меня впечатление. Мы ее постоянно разыгрывали, но она не обижалась и лишь улыбалась. Позже, когда я был уже студентом, она писала мне в Москву письма на многих страницах, но бедных по содержанию, и постепенно наше общение затихло.