Это смелое предположение основывалось на том, что, по мнению генерала, последовавшая за Мукденским сражением передышка позволила русской армии, занявшей оборонительные позиции на Сыпингайских высотах, чрезвычайно укрепить свою материальную часть (благодаря улучшению сообщения с Европейской Россией) и пополнить численность, в то время как Япония уже была чрезвычайно истощена войной. Согласно Куропаткину, сознание растущего превосходства в силах укрепило и боевой дух войск, ждавших возможности взять у противника реванш. В конце мая 1905 г. к тому времени смененный на посту главнокомандующего Н.П. Линевичем, но оставленный на театре боевых действий в качестве командующего 1-й Маньчжурской армией Куропаткин писал, что «наша армия в Маньчжурии сохранена и <…> более сильна, чем когда бы то ни было»[34]. Аргумент об отнятой политическими обстоятельствами победе был, пожалуй, самым привлекательным из всех, что А.Н. Куропаткин приводил в свою защиту. Его разделяли некоторые офицеры Маньчжурской армии, полагавшие, что их лишили возможности поквитаться с противником и «смыть позор»[35]. Соглашаются с ним и отдельные историки – как прошлые, так и современные[36].
Однако большинство авторитетных военных историков все же сходится на том, что русская армия могла эффективно обороняться на Сыпингайских высотах, но в силу как проявившихся на предыдущих этапах кампании недостатков в умении руководить крупными операциями, так и воздействия прошлых поражений, а также революционных событий в России на боевой дух вряд ли была способна разбить японцев, перейдя в наступление[37]. Более того, сами Линевич и Куропаткин медлили с разработкой плана наступления (к чему их побуждал Петербург), поскольку в действительности испытывали большие сомнения относительно его перспектив[38]. А верящие в упущенную победу склонны выдавать желаемое за действительное. Современники событий в большинстве своем также скептически относились к идее о том, что Россия чудесным образом могла одержать победу на последнем этапе войны.
А.Н. Куропаткин писал свои оправдательные сочинения, отвечая на многочисленные попытки выставить его главным «козлом отпущения» за военные неудачи России в войне с Японией, назначить главным личным виновником поражения, на которого должно было излиться все общественное негодование[39]. Эта тенденция, разумеется, была сильна как в военной среде, так и в российском обществе в целом.
Оценкам деятельности Куропаткина, данным Драгомировым, вторил позиционировавший себя главным хранителем, популяризатором (и интерпретатором) наследия «учителя армия» полковник М.Д. Бонч-Бруевич. Как уже говорилось выше, Бонч-Бруевич списывал неудачные действия русской армии в войне против Японии на грубые «нарушения теории военного искусства» со стороны отдельных исполнителей. Прежде всего главнокомандующего. По логике Бонч-Бруевича выходило, что поражение России в войне на Дальнем Востоке было чем-то вроде досадного недоразумения, случайного сбоя военной машины. Поражение должно было обрести конкретных виновников, которые понесут ответственность (хотя бы символическую) за случившийся с великой империей конфуз. Бонч-Бруевич категорически не хотел начинать разговор о системных проблемах армии и российского государственного организма в целом. В общественном сознании победам всегда придается живое лицо того или иного деятеля. То же происходит и с поражениями. С той только разницей, что в этом случае «герои» предпочитают уклоняться от «славы». Не стал исключением и А.Н. Куропаткин. При всей тенденциозности трудов Куропаткина, прилагавшего усилия прежде всего к обелению собственной репутации, многие офицеры, участники Японской войны, соглашались со своим бывшим главнокомандующим в том, что причины поражения невозможно полностью свести к деятельности одного человека, какой бы ответственный пост он не занимал. Не отрицая полководческой бездарности Куропаткина, они стремились к более глубокому анализу причин неудач русской армии, чем у полковника Бонч-Бруевича. На войне с Японией русская армия не смогла одержать победы ни в одном серьезном столкновении с противником, чего ранее не случалось с ней в крупных военных кампаниях нового времени. Факты свидетельствовали о системных проблемах такого масштаба, что объяснить все произошедшее некомпетентностью одного исполнителя можно было только в погоне за самоуспокоением.